Прошло лето, сыгран был последний день августа на театральной сцене года и к земле полетел занавес из разноцветных листьев. «Война с крысами», сыгранная в первом акте, давно забылась, у мiра было достаточно более важных дел. Не забыли о ней только у богодулов. Локальное сражение естественного отбора обрело у матери Антона и её сожителя Фёдора характер эпопеи, третьей отечественной, важнейшей вехи семейной жизни. Жалкое и ущербное «На свои пью» сменилось уверенным и обвиняющим:

      – Как крыс травить, так мой Федя!

      «Её Федя», словно ветеран войны, предавался теперь воспоминаниям о битве, украшая их всё новыми и новыми героическими подробностями. Число уничтоженных в бараке крыс стремительно приближалось к числу всех крыс города и вскоре грозило его превысить. И эпизод с «предательством» Антона органично вписался в нарождающийся миф – война без предательства и не война вовсе, а так, пресная захудалая драка.

      – У—у—у, Иуда, – ласково говорил пасынку Фёдор и давал лёгкий отеческий подзатыльник. – Дурак ты, и уши у тебя холодные. То ж крысы! От их вся зараза в городе. Или мы их, или они нас. Естественный отбор, понял?

      Последние слова давались ему легко, словно он знал их всю жизнь, а не услышал пару месяцев назад от соседа—учителя. Антон подзатыльники сносил легко, без обиды, как должное. Он даже согласен был с отчимом, что крысы – враги человеческие. И не место им в ползущем в счастливое будущее отдельно взятом японском бараке. Всем, кроме одной.

      – Куда врага дел, Тонкий? – допытывался Фёдор.

      Тонкий – это от Антонки, так звала обычно мать.

      – Выбросил, – бурчал в ответ мальчишка.

      – И не добил? – этот вопрос пьяный Фёдор вбивал словно гвоздь – с размаху, одним выдохом—ударом молотка.

      – Нет.

      – От же дурень! Мать, а, мать, ты слыхала? Не добил!

      – Чего ты в мальчишку репьём вцепился? – откликалась мать. – Сплоховал он, со всяким бывает. В следующий раз пришибёт, правда, Антонка?

      Ей было почти хорошо: муж—герой учил уму—разуму сына, всё как в нормальной уважаемой семье. А Антон молча кивал, не обращая внимания на слова—мотыльки взрослых: в одно ухо влетели, в другое – вылетели.