Что за дело мне до хулителя, что бранит тебя?

      Как утешиться, когда ветка ты, вечно гибкая?

      Насурьмлен твой глаз, колдовство свое навевает он,

      И любви узритской исхода нет, когда смотрит он.

      Как турчанки очи: творят они с сердцем раненым

      Даже большее, чем отточенный и блестящий меч.

      Бремя тяжкое на меня взвалила любви она,

      Но, поистине, чтоб носить рубаху, я слишком слаб.

      Моя страсть к тебе, как и знаешь ты, и любовь к тебе

      В меня вложена, а любовь к другому – притворство лишь.

      Но имей я сердце такое же, как твоя душа,

      Я бы не был тонок и худ теперь, как твой гибкий стан.

      О луна небес! Всею прелестью и красой ее

      В описаниях наградить должно средь других людей.

      Все хулители говорили мне: «Кто такая та,

      О ком плачешь ты?» – и ответил я: «Опишите!» – им.

      О жестокость сердца, ты мягкости от боков ее

      Научиться можешь, и, может быть, станешь мягче ты.

      О эмир, суров красоты надсмотрщик – глаза твои,

      И привратник-бровь справедливости не желает знать.

      Лгут сказавшие, что красоты все Юсуф взял себе —

      Сколько Юсуфов в красоте твоей заключается!

      Я для джиннов страшен, коль встречу их, но когда с тобой

      Повстречаюсь я, то трепещет сердце и страшно мне.

      И стараюсь я от тебя уйти, опасаясь глаз

      Соглядатаев, но доколе мне принуждать себя?

      Черны локоны и чело его красотой блестит,

      И прекрасны очи, и стан его прям и гибок так.

      За