Генералиссимус. Владимир Карпов
Читать онлайн книгу.
революционер», друг ее родителей. Таким он был для нее долго, но не всегда…
И я думаю, что именно потому, что она была женщиной умной и внутренне бесконечно правдивой, она своим сердцем поняла, в конце концов, что отец, – не тот новый человек, каким он ей казался в юности, и ее постигло здесь страшное, опустошающее разочарование…»
В Промакадемии преподавали профессора, в большинстве сторонники Троцкого, они повседневно высказывали недоброжелательные суждения о том, что делает Сталин, обвиняли его в диктаторстве.
В ноябре 1927 года покончил жизнь самоубийством дипломат Иоффе. Он был неизлечимо болен, не мог больше переносить страдания. Но он был активный троцкист, и единомышленники решили использовать его смерть, объявив, что Иоффе ушел из жизни в знак протеста против политики Сталина.
Похороны, соответственно, превратили в оппозиционный митинг, где выступали Троцкий, Каменев, Зиновьев, они клеймили Сталина как виновника гибели Иоффе и всех бед в стране. Их слушала жена Сталина, присутствующая на похоронах. На нее производят угнетающее впечатление речи ораторов. Добавляет частенько свои ложки дегтя Бухарин, близкий друг Надежды Сергеевны.
В годы учебы в Промакадемии втерся в окружение жены Сталина хитрый мужичок – секретарь партийной ячейки академии, что говорит о его связях с троцкистами, Никита Хрущев. Аллилуева ввела его в свой дом. Веселый и пронырливый, Никита выглядел очень бесхитростным. Сталин запомнил его. После смерти жены, чувствуя за собой какую-то вину, Сталин поддерживал Хрущева как товарища Нади, выдвигал на должности районного и городского масштаба.
Ну а Никита иногда развлекал гостей Сталина во время застолий на даче – плясал вприсядку с балалайкой и пел матерные частушки.
Однако вернемся вместе со Светланой в тот скорбный день.
«Моя няня говорила мне, что последнее время перед смертью мама была необыкновенно грустной, раздражительной. К ней приехала в гости ее гимназическая подруга, Полина Семеновна Перл, она же – Жемчужина (жена Молотова). Они сидели и разговаривали в моей детской комнате (там всегда была «мамина гостиная»), и няня слышала, как мама все повторяла, что «все надоело», «все опостылело», «ничего не радует»; а приятельница ее спрашивала: «Ну, а дети, дети?» – «Все, и дети», – повторяла мама. И няня моя поняла, что раз так, значит, действительно ей надоела жизнь…
К сожалению, никого из близких не было в Москве в ту осень 1932 года. Павлуша и семья Сванидзе были в Берлине;
Анна Сергеевна с мужем – в Харькове, дедушка был в Сочи. Мама заканчивала Академию и была чрезвычайно переутомлена.
Ее называли «строгой», «серьезной» не по годам, – она выглядела старше своих лет только потому, что была необычайно сдержанна, деловита и не любила позволять себе «распускаться».
…Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, это недовольство и раздражение, загоняемое внутрь, сжимавшееся внутри все сильнее и сильнее