Посвистывая, я подошел к дедку.

      – Еще раз спасибо за гостеприимство!

      Большой палец аборигена-сторожа проверил лезвие. Затем для пущего успокоения последовал пучок травы, тотчас разделившийся на две половины.

      Дед прислонил косовище к навесу и совсем неуклюже, чуть было не промахнувшись, показалось, даже как-то болезненно, подхватил палку. Он сгреб ее своими ужасными подагрическими пальцами, напоминавшими когти. Он на нее оперся. К черту все эти литературные россказни про мудрых благостных старичков. Унылая правда в следующем: глаза его оказались не голубого, не синего, не василькового и не прочего умилительно-стариковского цвета, ничего они не отражали и никакой внутренний свет из них не излучался. Ни искринки – во взоре царствовала одна муть. Он тупо ждал продолжения, зная, молчать я не буду – и вот по какой причине.

      – Тысячу раз простите… Вы не могли бы выпустить отсюда, так сказать, незваного гостя?

      – У меня нет ключа, – сказал он.

      – Но ворота были открыты. А вот когда, во время прогулки, я подошел и полюбопытствовал…

      Точильщик пожал плечами.

      – Послушайте, – сказал я мягко. – Здесь, кроме вас, еще работает кто-нибудь?

      Он отрицательно покачал головой.

      – Не могли же они сами запахнуться.

      – У меня нет ключа, сынок.

      Шутки в сторону: нужно выбираться. Тем не менее уместный вопрос сорвался с языка моего:

      – Как же вы сами выходите?

      – Кто сказал, что я выхожу? – удивился садовник.

      – То есть?

      – Я здесь живу.

      – Где?

      Он показал на навес.

      – Вы что, вообще в город не выглядываете?

      – Некогда, – сказал дед устало.

      И отвернулся, явно намереваясь заняться делами.

      Попугаи орали. Павианы скакали. Сад источал ароматы. Голова моя разболелась.

      Я побежал к воротам.

      Я прибежал обратно.

      – Давайте сюда ключи.

      Удивительно мутный взгляд. Однако были они у него. Вне всякого сомнения, были!

      – Мне нужно немедленно