Финансист. Теодор Драйзер
Читать онлайн книгу.
Именно потому, что его открытия – личные, Фрэнку в какой-то момент удается переплюнуть всех, замахнувшись уже не на искусство или историю, но потянувшись к звездам. Телескоп и обсерватория! Строили больницы и стадионы, жертвовали на ученые штудии, но вот так, одним махом Луну с неба, еще никто не отваживался.
Настолько очевидна символика этого жеста, настолько ясно сказался в нем характер, что завершающие эпизод рассуждения автора о практической выгоде, о голом расчете, хуже того – о рекламном трюке, туфте вместо реального дела – разочаровывают. А те слова, которые сказаны в начале этой сцены, типичная для Драйзера (и для описываемой эпохи) примитивно-торжественная философия – мол, ученый верил в «торжество истины», для магната же и «знаменитые университеты суть явления преходящие и ничтожные в общей бесконечной смене вещей», – как-то уж чересчур обобщены, и мы перестаем чувствовать за ними личности собеседников. Гораздо существеннее разговор о шлифовке линз: ректор объясняет спонсору, как готовится стекло для телескопа, – специалист-оптик, лучший в своем ремесле, трет линзу большим и указательным пальцами, терпеливо, неустанно, четыре года или пять, пока в этом стекле не отразятся звезды. Вот – суть и смысл. Вот на чем сошлись магнат и ученый – во что бы ни верил (и в чем бы ни разочаровался) каждый из них, они верят в дело своих рук, не устрашатся по крупинкам, усердным усилием пальцев, годами прокладывать путь к звездам.
Как же автор этого не видит? Зачем повторяет, навязчиво и утомительно, прописные истины о хищническом капитале, эгоистическом индивидуализме, голом азарте наживы и потворстве собственным желаниям – «мои желания закон», таков, дескать, был девиз Фрэнка, давший название трилогии. Ведь Каупервуд глубже, богаче, неожиданнее, чем насильственно выводится автором.
Вот замечательно! Выходит, мы лучше автора знаем его персонажей? Можем превознестись над Драйзером, над его реализмом и «натуризмом», стремлением постичь социальные законы, типизировать и обобщить, а уж его симпатии к Советскому Союзу, принесшие ему миллионные тиражи на русском языке (собрания сочинений выходили с 1928 года, а в 1945-м, незадолго до конца жизни, Драйзер успел вступить в коммунистическую партию), – чем не основание для превосходства, для нашего права посмотреть на него с высоты опыта не нами прожитых годов? А если взглянуть иначе? Велик и славен автор, не поработивший своих героев, и мало кому это удавалось. Драйзер пишет людей такими, какими их видит, и говорит о них то, что думает, однако они остаются настолько живыми и самостоятельными, что читатель может увидеть их по-другому, по-другому понять, сделать совсем иные выводы.
Отчасти это удается Драйзеру именно благодаря предельному реализму – благодаря его честности, отказу от подтасовок даже во имя идеи. Он имел определенные – если угодно, предвзятые – представления об источниках громадных частных состояний, о нравственных свойствах и социальном значении