И как ещё только жива

      несчастная наша планета,

      когда передоз це-о-два

      страшнее ствола пистолета?

      Плутоний, дейтерий, дрова —

      чем будет надежда согрета,

      не скажет людская молва,

      не знают скрижали завета.

      Настырно вгоняю слова

      в прокрустово ложе сонета,

      тяну, ампутирую – это

      даёт кой-какие права

      себя принимать за поэта,

      но кругом идёт голова.

      На улицу выйду морозным

      воскресным декабрьским деньком

      и буду предельно серьёзным

      со всеми, кто мне незнаком.

      Я маленьким детям и взрослым,

      осыпанным первым снежком,

      могу показаться курьёзным

      с огромным заплечным мешком,

      похожим на Деда Мороза.

      но без бороды и усов,

      стремительнее паровоза

      спешащим на праздничный зов.

      Какая нелепая поза —

      прожить, не подняв парусов…

      Имею законное право

      по жизни и по судьбе

      идти против шерсти направо,

      налево оставив толпе.

      Какая мне разница, право —

      на берег другой приведёт

      паромная ли переправа,

      не видный ли с этого брод.

      Отвечу за каждое слово,

      за каждый зигзаг на пути.

      Пускай понаплёл я пустого,

      чего б и не надо плести —

      прости меня, Боже, слепого.

      Таким уродился. Прости.

      Мы слов Его не поняли, увы:

      – Очнитесь, маловерные невежды.

      Душа и тело пищи и одежды

      не больше ли? О том забыли вы?

      И лишь тогда узнаем наяву,

      когда возьмут к последнему ответу,

      что сыну человеческому нету

      на свете места приклонить главу.

      Кому не лень незнамо сколько лет

      мне тычут в нос Рокфеллера и Креза:

      мол, денег нет, недвижимости нет.

      На это у меня один ответ:

      – Как сталь по преимуществу железо,

      так я по преимуществу поэт.

      Бессонница. Когда же утро?

      Не возбуждает неглиже —

      какая, к чёрту, Камасутра,

      когда сомнения в душе.

      Часы постукивают нудно.

      Ворочаюсь, как на еже,

      и вскакиваю поминутно

      почти в истерике уже.

      Быть может, правильно и мудро,

      что жизнь – не мёд и молоко,

      что всё так омутно и мутно,

      и до рассвета далеко?

      Ох, мысли про житьё-бытьё,

      переходящие