Легенда о Людовике. Юлия Остапенко
Читать онлайн книгу.
не заслуживаю подобных од, ваше преосвященство. Я делаю лишь то, что обязан делать каждый христианин в эти великие дни. И оставим это, – резко закончил он, когда де Нантейль попытался было возразить.
От новой неловкости епископа спасли явившиеся с подносами слуги. На одном из подносов стояло большое блюдо румяных окуней, на другом – бутыли с пивом. Бове воскликнул: «О, наконец-то!» – и капризным тоном велел немедля налить королеве Бланке вина, а его величеству – пива. Когда слуга, судя по тихой поступи и прилежно опущенным глазам, привыкший быть невидимкой, налил в королевский кубок пива, Луи взглянул ему в лицо и ласково сказал:
– Благодарю вас, вы очень любезны.
Бланка с нескрываемым удовольствием увидела, как по пухлым щекам епископа Бове разливается сперва пунцовый румянец, а затем восковая бледность. Откуда было ему знать, что Людовик всегда благодарит челядь за оказываемые услуги, и непременно при том обращается к слугам на «вы». Бланка долго пыталась отучить его от этой нелепой привычки, а потом махнула рукой – сын её временами бывал столь же упрям, как и она сама. В особенности это касалось его отношений со слугами. Как-то Бланка застала его идущим по заднему двору с коромыслом, переброшенным через широкие юношеские плечи. С концов коромысла свисали тяжёлые вёдра, до краёв полные водой, а следом за королём, спотыкаясь, торопливо бежал старый слуга, в ужасе умоляя его величество одуматься. Но его величество не одумался. «Он стар и слаб, я видел, он споткнулся и чуть не упал, пока тащил эти вёдра, – пояснил Луи матери, когда та потребовала объяснений. – А я как раз проходил мимо, ну отчего ж было и не помочь?» И она так и не смогла объяснить ему, отчего. Сумела лишь вырвать обещание (не клятву, потому что брат Жоффруа научил Луи, что клясться грешно), что он никогда больше не будет делать ничего подобного там, где его могут увидеть.
О том случае, слава Богу, никто не узнал. И нынешняя подчёркнутая любезность Луи со слугой наверняка виделась епископу де Нантейлю особенно изощрённым оскорблением. И хотя сам Луи вовсе не хотел никого обидеть, Бланка была очень довольна сложившимся впечатлением.
Помолившись, приступили к трапезе. Следующие полчаса прошли в молчании, которое епископ счёл напряжённым, Луи – благостным, а Бланка – многозначительным, ибо она, пожалуй, была здесь единственной, кто знал, чего следует ждать от этого посещения. Окуней Луи похвалил с той же непосредственностью, которой было проникнуто каждое его слово и каждый взгляд, а пригубливая пиво, скривился и утёр губы рукавом, скорчив очень милую гримаску. Порой он вёл себя как сущее дитя и был слишком искренним для своих семнадцати лет и, уж тем паче, для своего сана. Бланка перестала сдерживать его в этом, когда поняла – уже после триумфа над пэрами и Моклерком, – что людям это в нём нравится. Все – от нищих, приходивших к стенам Лувра за подаянием, до высшей знати, составлявшей королевский совет, – все любили его. И это было хорошо, это было верно: лишь на любви зиждется истинная власть,