Разрушенное здание. Длинные стебли изменённой травы пробиваются между обломков. Вьются вдоль уцелевшей стены. Трава не зелёная, а серая – будто высушенная палящим солнцем.

      Но солнца здесь нет. Уже четыре года…

      Вместо него – мертвенный свет, озаряющий укрытое пеленой небо. Источник света – где-то рядом, за ближайшими развалинами.

      Мы его обойдём.

      Петрович ведёт по узкой полосе сохранившегося асфальта.

      Слева – до самых развалин – всё перепахано, как после бомбёжки.

      Справа – высокий, заросший фиолетовой плесенью забор. А дальше – трёхэтажный дом, уцелевший в стекловидной массе, будто муха в янтаре. Там размещалась дирекция завода, а сейчас что-то неприятно пульсирует внутри, за матовыми глазницами окон. Едва мы поравнялись с домом, я опять ощутил странный холодок – почти как тогда, с проклятой живой паутиной…

      Двигаемся молча.

      Наш вожак совсем не спешит. Идёт, будто вдоль обычной улицы.

      Но по его напряжённой спине я чувствую, как тяжело даётся ему каждый шаг.

      Обогнули дирекцию и остановились.

      Почему?

      Петрович замер напротив огромного матового наплыва – того, что тянется от здания дирекции до соседнего дома.

      Отец вопросительно кашляет. И Петрович глухо объясняет:

      – Тут был проход… Раньше, когда ходил Белик.

      Соседний дом – тоже запечатан в мутном стекле. Кажется, это бывший цех. Метров на пятьдесят тянется влево. А дальше начинаются подсвеченные голубоватыми сполохами развалины…

      Что теперь? Возвращаться, чтоб отыскать другой проход?

      Назад, через пояс огня, к ожидающей нас стае мутантов?

      Или прямо в лапы к высшим?

      Отец и Петрович молча смотрят на развалины. О чём думают? Ведь все равно выбора нет.

      Я взмахиваю рукой, указывая вперёд:

      – Значит, идём туда…

      Отец оглядывается, будто хочет что-то сказать. Но так и не говорит ни слова. Лишь слегка хлопает меня по плечу.

      А Петрович делает жадный глоток из фляги. И сплёвывает под ноги:

      – Идём!