Дети Есенина. А разве они были?. Юрий Сушко
Читать онлайн книгу.
смелым ездоком…
Откуда ему было знать, что в метрике сына, заполненной со слов матери, в графе «Род занятий отца» значилось – «Красноармеец». Как не знал он и того, что вскоре после рождения Костик очень тяжело заболел.
С трудом выходив сына, Зинаида сама свалилась – сначала с брюшным, потом с сыпным тифом, а после и с волчанкой. Отравление мозга сыпнотифозным ядом привело к возникновению многочисленных чередовавшихся маний. Она потеряла рассудок, попала в психиатрическую лечебницу – и вышла оттуда уже совсем другим человеком. Нет-нет, заверяли медики, женщина совершенно нормальна. Смотрите: неизменно в добром настроении, подчеркнуто внимательна, собранна. Но стоило чуть-чуть нарушиться душевному равновесию, подумать о дурном, – и это сразу выбивало из колеи, и тут же молнии сверкали в глазах на бледном, окаменевшем лице, а от нарастающей тональности голоса вздрагивали дети и леденела кровь.
Куда только исчезла непосредственность, угасли любопытство и детская смешливость, еще недавно очаровывавшие юного Есенина? После тяжкой болезни к жизни вернулся очень взрослый, очень серьезный и очень трезвый человек, прекрасно знающий, что ничто и никогда в этой жизни не дается даром.
Утешало бытовавшее среди врачевателей того поколения мнение, будто тиф якобы способен «переродить организм», впоследствии подпитывая справившихся с болезнью людей невиданной дополнительной энергией. И даже более того, медики-вольнодумцы полагали, будто бы сыпной тиф несет обновление не только тканям плоти, но и строю самой души человеческой.
Унылым прибежищем для Зинаиды и детей стал Дом для матерей-одиночек на Остоженке. Зато здесь женщины, подруги по несчастью, знали, чем помочь друг дружке.
«Белым саваном искристый снег…»
– Уф, жара, не могу уже больше! – взмолился Есенин, остановился посреди Тверской и вытер ладонью обильно выступивший пот со лба.
Мариенгоф огляделся, увидел свободную скамейку:
– Присядем?
– По сенью Пушкина? – Есенин кивнул на близкий памятник.
– А что?! – тут же воодушевился Мариенгоф. – Наш Бальмонт бы не преминул отметить: «Весьма символично».
– Да пошел он!
Когда уселись, Мариенгоф продолжил начатый на ходу разговор. Обращаясь к Наде Вольпин, он со всегдашней своей иронией вопрошал (именно вопрошал тоном занудного гимназического учителя):
– Ну что, Надежда, теперь вы его раскусили наконец? Поняли, что такое есть Сергей Есенин?
Надя Вольпин, упрямо не глядя на спутника и словно не замечая сидевшего рядом Есенина, негромко говорила:
– Этого никогда до конца не понять ни вам, Анатолий Борисович, ни мне. Он много нас сложнее. Вот вы для меня весь как на ладони, да и я для вас, наверное, тоже… Мы с вами против него как бы только двухмерны. А Сергей… – Она задумалась. – Думаете, он старше вас на два года, а меня на четыре с лишком? Да нет, он старше нас на много веков!
– Как так? Извольте объяснить, – хмуро предложил Мариенгоф.
– А так. Нашей с вами почве –