Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы. Элла Сагинадзе
Читать онлайн книгу.
гласность реформы. Благодаря этому денежная реформа, «крайне сложный, сухой и специальный предмет», сделалась «модным вопросом, живо интересующим не только экономистов и финансистов, но и так называемую большую публику. Денежной реформе посвящаются заседания ученых обществ, ей отводят длинные столбцы в газетах; о ней много говорят и практики, и теоретики, и те, кому, казалось бы, решительно все равно ‹…› каков наш расчетный баланс и т. д.»[120]. В «Русских ведомостях» акценты были расставлены иначе, чем в других изданиях. Газета не останавливалась подробно на личности министра, однако замечала, что политика Витте направлена на то, чтобы замаскировать несовершенство российской политической системы с помощью чисто внешних эффектов[121].
На страницах печати Витте-практик отделялся от Витте-теоретика – так же, как проводимый под его руководством экономический курс отделялся от методов его осуществления. Важнейшими характеристиками нового министра были смелость, энергичность, внимание к общественному мнению и небывалый для России размах деятельности. Вместе с тем даже самые убежденные противники государственного деятеля старались, критикуя Витте в прессе, не задевать его лично. Отчасти это объяснялось цензурными запретами того времени и влиянием министра, отчасти – личными отношениями с редакторами изданий.
2. «Враг русского народа»: репутация реформатора в контексте фобий рубежа XIX–XX веков
В последней трети XIX века Российская империя, как и другие монархии континентальной Европы, столкнулась с угрозой национализма. Национализм становился новой идеологией и политическим принципом. Правительство, стремясь приноровиться к вызовам времени, стало проводить политику русификации: традиционное восприятие России как «многонационального» государства сменилось провозглашением «русскости» как главного маркера принадлежности к империи. На повестке общественных обсуждений были важнейшие вопросы внутренней и внешней политики, не потерявшие своей остроты до конца существования монархии: отношения России и Западной Европы, соотношение русского национализма и империи, положение и статус инородцев, а особенно – евреев. Болезненные для общества социально-экономические реформы сделали еврея – далее воспользуемся определением, которое предложил исследователь С. Гольдин, – «ультимативным другим» имперской России и серьезным вызовом ее существованию[122].
В русском националистическом дискурсе рубежа XIX–XX веков еврей был представлен, с одной стороны, как корыстолюбивый капиталистический делец, биржевой спекулянт, притесняющий русское население, а с другой – как безжалостный революционер, стремящийся к уничтожению российской государственности. Немаловажным для идеологии российского антисемитизма был тезис о том, что евреи навсегда останутся чужеродным элементом в общеимперском теле. Эти мотивы были тесно связаны между собой. Широкое распространение имело мнение о существовании некоего «мирового еврейства», которое финансово
Русские ведомости. 1896. 13 апреля.
См.: