Раздумья в сумерках жизни. Валентин Богданов
Читать онлайн книгу.
голоду померла в чужой стороне.
А в тот памятный день затащил меня Игнаша на свой соломенный возок и погнал лошадку во всю мочь, на какую она была еще способна. Большой радости от моего возвращения домой не получилось, да и потом ее особо в моей жизни не было. А тогда в родном доме вся родня голосила рёвом. Шутка ли, чуть не околевшего бойца привезли домой, да ещё первого в деревне, вернувшегося с войны. И сбежались на это событие все деревенские, изба не закрывалась целый день, всем охота было поглядеть на раненого бойца, и смотрели, глазели на меня, как на диковину какую, охали да ахали и ревом ревели с перепугу, а скорее от жалости от моего фронтового вида. Тятя тогда уже старенький был и совсем хворый, больше на печке лежал, там жизнь дотягивал, а мама у печки суетилась, пока могла. Робить-то оба не могли из-за старости да хворости и жили только огородом и шибко худо, хужее некуда. Пенсий тогда и в помине для деревенских стариков не было, и беспомощная одинокая старость для такого человека была в большую тягость.
А на другой день, как только глаз приоткрыл, малость пришёл в себя, меня и оглушили известием, как рванувшей гранатой, что жена моя, Аннушка, по осени была мобилизована районом на лесозаготовки, и там придавило её свалившимся деревом. Два денька дома помучилась и померла. Была тогда у власти кем-то заранее запланированная дурь: молодых бабёнок и девчат из колхозного ярма принудительно направлять в зимнюю пору в другое, совсем уж гибельное ярмо, на лесозаготовки. А там с голода да холода они, сердешные, навсегда теряли своё здоровьишко на непосильной работе, а то и гибли, как моя жёнушка. Сказывают, что германцы своих бабёнок сроду так не тиранят на подобных работах до изнеможения. Стало быть, загодя берегут их для рождения здорового потомства. Нам бы так! Да где та-ам! А сынок Володенька, чуть погодя, утонул на озере, когда побежал покататься по молодому льду, да не уберегся сынок, оплошал. Лежат сейчас в могилках рядышком, мои сердешные, не дождались меня совсем маленько, покалеченного, но живого. Да и два моих кровных брательника в первый же год войны сложили там свои головушки.
И получился у меня в жизни полный разгром, как у немцев под Москвой, одни могилы да кресты, и отступать мне, выходило, больше некуда. Но надо было как-то выживать. Иной раз и заревел бы от всего этого, да нечем реветь, всё внутри от горя иссохло. Рвутся изнутри меня одни хрипы, и штоись не пойму – то ли реву, то ли матерюсь в безответную пустоту нашей жизни. А хорошие мысли в ту пору мне в голову и не лезли. Неоткуда им было взяться.
От плохих мыслей меня тятя отвлекал разговорами о своей службе в царской армии. Вспоминал о той, германской войне, а я ему – об этой, и выходило, что в царской армии больше порядка было и уважения к солдату, сытому и одетому справно, да и державу свою они защищали, пусть и с немалыми жертвами, но с умом. Воевали больше на чужой территории и свой народ в обиду иноземцам не давали. Смотрю, бывало, на старые фотографии отца и его сослуживцев и все они на лицо мордатые,