ЯблоPad. Сборник рассказов. Юрий Студеникин
Читать онлайн книгу.
невьебенного? Да ни хуя подобного. Ни в жисть. Я каждой клеточкой, каждым нервом тела моего молодого охуительного любил ее. Потому как сияла она для меня Андромедой, манила, звездой далекой во тьме жизни светила… и неча ржать, рожа ты пропитая. Исковеркали слово, пидоры, ни вздохнуть – ни пернуть! В те невозвратные времена слово «звезда» еще приличным было, со смыслом изначальным. И вот Таис для меня этой самой далекой и манящей была, – путь, стало быть, мне в ночи освещала. На подвиги звала. Дело ж как было… а! Ну, давай, Вадьк, говори свой тост по-бырому, и продолжу… спасибо, брателло, удружил… чтобы стоял и бабло было… классная речуга… так вот, я с твоего разрешения продолжу…
Я в те сраные годы подработку искал… не, ну как? Они ж, бля, как? Они ж застоем звались. А когда, скажем, у тебя в организме застой делается ты че, ты куда первым делом прешь? Это во вторую очередь к врачам, а сперва в сортир. И там, бля, сидишь и ждешь, когда вся эта хрень, что ты в себе взрастил и выпестовал – выйдет. Сидишь, сука, как последний мудак, и тужишься. А пока жопой толчок подпираешь, изображая ебицкой силы головную ступень отечественной ракеты «Союз», столь мощную, что башкой можешь расхуярить потолок в ватеркалзете аж до седьмого этажа, то думку думаешь, кумекаешь. Вот так и весь советский народ – усядется, кто где, и мозгу о мозгу тупит, колесиками шебуршит – как бы так изъебаться, чтобы, сука бля, на одну зарплату существовать, а еще на одну, поаккордно или там посдельно, жить красиво. Потому, как возможность пиздить из закромов миллионы государство придумало для отдельных граждан гораздо позже.
Так и я, семнадцатилетний пацан, когда на вечерку в Губку поступил, то решил на киностудии одной задрипанной перекантоваться. Работу нашел, я тебе честно скажу, ништяк: что ебать – оттаскивать, что ебаных притаскивать. Фильмотекарем стал. Как раз потаскать-то и пришлось. Нагружу на тачку яуфы с фильмами, брошу в проекторскую, а сам в зал шагаю, и те фильмы, что механикам кинул, сижу, глазами лопаю. А кино, не дашь соврать, тогда было чистое, тонкое, невинное. Ты скажи, Вадь, ты в нашем старом кино перепихон где видел? Чисто родниковая любовь одна. Правду сказать, и стерильного много перло, много. Я ж тогда олух был, бля. Все больше боевики мне давай. Но как с Таис ближе сошелся, так отучила она меня поебень разную, вроде Норрисов-хуерисов, Брюсов и прочих Вандамов, любить. И не жалею – мутотень это для души и мозга русского. Так что давай, Вадя, вздрогнем. Давай за кино, которого больше нет выпьем… нет… в мою днюху я банкую, тоже право имею тост сказать.
…Но перебил ты меня. Так вот. Неделю коробки с фильмами вожу, другую, и понимаю, что зудит что-то внутри, жить мешает. И дохожу до мысли, что это что-то – болт мой родной-любимый, папой и мамой сварганенный и вместе с остальными руками-ногами при рождении дареный. И понимаешь, бля, Вадьк, штука какая: утром поднимаюсь, на работу чешу, а в горле песня – «солнце красит нежным цветом стены старого Кремля…». Встаю с этим самым рассветом, а мне хорошо, но сам и в толк