В женском доме без дела не сидели: свободная ли, рабыня ли – работы хватало всем. Еще толком не привыкшую к своему новому положению Зоряну усадили за прялку, Долгождане принесли узел с чистыми рубахами: что порвалось – зашить, что прохудилось – залатать. Некоторое время Унн наблюдала за ней, потом подошла и негромко сказала:

      – Вижу, твои руки проворны, но не привыкли к трудной работе. Кем ты была у себя на родине, Гольтхэр?

      Долгождана не ответила. Новое прозвище не нравилось ей, казалось обидным. Старшие братья называли по масти коней и собак – Пегая, Воронок, Подпалый… Унн вздохнула, расправила неумело зашитую рубашку, показала, как правильно положить стежок, а потом потрепала девушку по щеке:

      – Ничего. Ты быстро научишься, если захочешь.

      Ближе к вечеру дочери Унн стали собирать на стол, а сама хозяйка принесла теплые одеяла и стала готовить два новых спальных места на лавках, стоящих вдоль стен. Тогда-то впервые и подала голос медноволосая Лив:

      – Разве словенская рабыня не должна спать там, где спят остальные рабы?

      – Ты же спишь здесь, – ответила на это Ольва. – Чем она хуже?

      – Для меня у ярла особое слово, – усмехнулась Лив. – Он велел мне жить в этом доме, а вам принимать меня как равную. А эта рабыня…

      – Замолчи, – сердито оборвала ее Унн. – Одним богам известно, что там на уме у Асбьерна, но знай, что ему не нравится, когда Гольтхэр называют рабыней.

      Она расправила на постелях пушистые одеяла, еще раз глянула на недовольное лицо Лив и вышла из дома. Через некоторое время Унн вернулась и с порога окликнула Долгождану:

      – Гольтхэр! Ступай во двор, тебя ждут.

      Первая мысль была о Любомире. Девушка отложила шитье, воткнула иглу в моток ниток и бросилась к двери. Распахнула ее – и обмерла.

      А черноволосый ярл, увидев ее, сказал:

      – Идем со мной.