Миры под лезвием секиры. Николай Чадович
Читать онлайн книгу.
Конь сам дорогу видит. Конь сам яму обойдет.
– Ну да, – рассеянно кивнул Смыков. – Самолет хорошо, а оленя лучше… Слыхали. Да только коня твоего овсом полагается кормить, а машина осиновые чурки жрет.
– Конь жеребя дает. Жеребя кушать можно, – горячо возразил Чмыхало. – Конь кумыс дает. Кумыс кушать можно. А что драндулет дает? Дым дает. Дым кушать можно?
– Можно, если умеючи, – пробормотал Зяблик, засыпая.
Они выехали на дорогу, когда-то считавшуюся европейским «шоссе номер 30», вернее, на то, что от него осталось после исчезновения большей части Европы, Азии, Африки, да, наверное, и всех других частей света. Дорога была ухабиста, колдобиста, но на всем своем протяжении почти безопасна, а Зяблик имел необоримую привычку засыпать в любом безопасном месте. Эта его слабость была понятна и простительна – в местах опасных он мог не спать сутки напролет.
На стене самого последнего дома красовалась надпись, намалеванная кривыми буквами: «Зяблик, если не покаешься, с тобой будет то же самое». Еще недавно красная, она уже успела побуреть, а в конце, вместо восклицательного знака, болталась подвешенная за хвост псина с перерезанным горлом.
Верка, первой заметившая зловещую мазню, толкнула Смыкова под бок.
– Смотри! Вчера еще не было… Может, разбудить его?
– Не буди лихо, пока тихо, – посоветовал Смыков. – Пусть себе дрыхнет, а не то сейчас заведется…
– Будто бы такое в первый раз намалевали, – сквозь сон пробормотал Зяблик. – У аггелов руки чешутся. Ничего, припомню я им когда-нибудь эту собачку…
Регулярный сбор делегатов от всех ватаг, рыскавших не только в Отчине (называемой многими еще и Отчаиной), но и во всех окрестных землях, на этот раз был назначен в деревне Подсосонье, километрах в десяти от Талашевска. Сама деревня давно сгорела, но в сторонке от нее на холме уцелело кирпичное здание школы, разграбленное, но не порушенное – даже стекла в окнах уцелели.
Народ собирался целые сутки – по одному, по двое, кто пешком, кто верхом, кто на жуткого вида самоходных устройствах, и, хотя особо шуметь не рекомендовалось, пошумели при встрече знатно. Люди, однажды объявившие себя свободными и посулившие уважать чужую свободу, просто обязаны были постоянно напоминать об этом самим себе и друг другу, а поскольку свобода не баба – ни обозреть, ни пощупать, – новое состояние души проявлялось главным образом своеволием и строптивостью.
Председательствовать согласно очередности полагалось Зяблику, но он, все еще пребывая в состоянии полудремы (накануне усугубленной обильными возлияниями), только махнул рукой и промычал что-то маловразумительное. Ради ложно понятой солидарности Верка тоже отказалась от своего законного права один денек покомандовать целой сворой мужиков. Из задних рядов стали выталкивать вперед Толгая, но он улегся на пол и философски заметил:
– Где у коня хвост, знаю… Где у драндулета руль, знаю… Какие тут у вас всех дела, не знаю…