Утром позвонила Яна, как раз, когда я собирался, – рассказывала маме, как проходит время в лагере. На вопрос, что раньше не звонила, последовал безапелляционный ответ – некогда было, играла. Против воли я улыбнулся, двенадцать лет, тот еще возраст. Спросил, когда вернется. Наташа пожала плечами, числа двадцать пятого – двадцать седьмого, не раньше. Тут я сообразил, что потерял счет дням, не могу разобраться в их мешанине.

      – Я тогда съеду, ей скоро приезжать, – Наташа покачала головой.

      – Не надо, Яне с тобой нравится, – врала. Мы общались мало, даже когда я жил здесь. Помогал ей решать задачки по математике, ей приходилось по душе, что я дотошно объясняю, но и только. В остальном мы почти не соприкасались. Даже ночью, когда у нее бывали кошмары, она старалась разбудить маму, не трогая дядю. Дядю. Не научилась называть меня ни по имени, ни как-то иначе. А Наташа очень на это рассчитывала. На многое, когда мы только сошлись. Да и я тоже. Но только сперва пришлось отказаться от одного, потом от другого. В завершении я спал уже на диване на кухне, Яна переместилась в кровать к маме, так ей спокойней. Им обеим так стало легче. Когда я через несколько недель пришел в гости, уходя, заметил, что по-прежнему разобрана одна кровать.

      Наташа проводила меня до крыльца, дальше я не позволил, на прощание коснулась сухими губами щеки. И долго стояла, рука поднялась, не то готовая крестить, не то помахать на прощание, и замерла на полпути.

      До прокуратуры я добрался пешком, нужную дверь нашел быстро, постучался. Затворил плотнее, услышав требование.

      – Ну привет, старик, – донеслось до меня. – Давненько мы с тобой не пересекались.

      За столом сидел мой однокашник Тарас Беленький. Даже не удивился, увидев его, дни после Али оказались заполненными либо знакомыми, либо тенями. Так и тут. Знакомый и совершенно незнаемый человек. Сильно переменившийся за прошедшие годы, но на удивление легко узнаваемый. В кабинете было прохладно, но он снял форменный