Немедленно набираю указанный номер телефона.

      – Вы еще не уехали? – спросил меня Сталин.

      Я пытался ему объяснить, что по его поручению работал в комиссии, но он меня перебил и снова задал вопрос:

      – А когда вы выезжаете?

      Мне уже ничего не оставалось, как ответить:

      – Сегодня вечером.

      Он положил трубку, а я стал думать, как сегодня же уехать из Москвы. Прежде всего позвонил в Наркомат путей сообщения и попросил прицепить наш вагон к поезду Москва – Вильнюс. Потом позвонил к себе на работу и приказал, чтобы все, кто должен ехать со мной в Прибалтику, были у поезда к моменту его отправления. Сам же стал собираться на вокзал, ведь поезд отправлялся в 23 часа.

      Но вот все волнения позади. Все собрались вовремя, разместились в отдельном вагоне и отправились в путь.

      Время было позднее, мы сразу же легли спать, проснулись уже в Орше. К нам в вагон пришел какой-то связист, спросил Омельченко и вручил ему телеграмму непонятного содержания. Пожав плечами, Омельченко передал ее мне, и я прочел: «Связи изменением обстановки не сочтете ли вы нужным вернуться Москву». Текст был непонятным, но непонятнее всего было то, что телеграмма была за моей подписью – Пересыпкин…[33]

      – Что случилось?

      Удивленный еще больше меня, он ответил:

      – А разве вы не знаете? Началась война.

      Это сообщение было для нас полной неожиданностью.