Стояли самые красивые дни осени. Серафима сказала, что это «пушкинская пора, очей очарованье». И правда, было на что посмотреть – листья заполонили весь школьный двор.

      Солнечные лучи старались удлинить день теплом, но по ночам с ними уже спорили первые заморозки. Вот листья и не выдерживали, срывались с деревьев.

      Однажды на физике кленовый лист влетел прямо в форточку.

      Румянцева со Слоновым сидели в ряду у самого окна – листочек к ним на парту и спланировал. Саша положила его посередине – для украшения.

      Слонов покосился, но ничего не сказал. Листок так и остался лежать до следующего дня. Назавтра он скукожился, как шагреневая кожа, а Слонов в школу не пришел. И послезавтра не пришел..

      А время неслось вперед, к зиме. И листья с деревьев все почти опали.

      Уже в конце октября на уроке литературы (точнее, урок заканчивался, звонок звал на большую перемену) Серафима вставила как бы между прочим:

      – Хорошо бы Слонова проведать. Отстанет ведь по программе!

      – А что с ним? – участливо осведомилась Гущенко.

      – Вы разве не знаете? – удивилась Серафима. – Он же в больнице, в инфекционной. Съел что-то не то. Плохо, что не знаете. – Вздохнула и повторила: – Навестить бы не мешало. – И, захлопнув журнал, выплыла из класса.

      – Ага! Он съел что-то не то, а нам опять отдуваться! – пробурчал Туполев.

      – Слоны – они такие, много кушают! – захохотал Метлищев.

      – Ой, да просто ему готовить некому: матери-то нет! – деловито-досадливо произнесла Инка Пескарик.

      У Саши при этих словах что-то болезненно дзинькнуло в душе. «У Инки, наверное, вместо сердца кусок льда, как у мальчика Кая в „Снежной королеве"», – растерянно подумала она. Но вслух ничего не сказала.

      Девчонки всю перемену шушукались, а мальчишки делали вид, что их это не касается. Подумаешь! Серафиме хорошо советовать. Проведать! Чего интересного в больницах, да и добираться туда надо полдня через весь город.

      В конце концов Гущенко подошла к Саше и громко