На другое утро я подъехала к дому номер сорок по улице Бабушкина. Во дворе была небольшая стоянка, на которой я поставила машину и теперь сидела на этом наблюдательном пункте и пялилась на дверь третьего подъезда. Что я хотела увидеть, я и сама не знала. Просто я чувствовала, что мне надо здесь быть. Надо – и все.

      На моем объекте ничего не менялось. Дверь изредка открывалась, из нее выходил кто-нибудь и шел либо к своей машине, либо к дороге, на стоянку маршрутки. Все правильно, утро, люди едут на работу.

      А я сижу здесь и загораю. От нечего делать я стала рассматривать окна над дверью третьего подъезда. А интересно, у того мальчика-студентика они на какую сторону? Может, на другую? Тогда мне лучше объехать дом и любоваться на него с другой стороны.

      Вон на одном балконе девочка поливает цветы. А на лоджии – женщина развешивает белье на веревку. У всех свои заботы.

      Однако время идет, надо что-то делать. Поправив мини-юбку и платиновый парик, я вышла из машины. Открытая летняя маечка облегала мою фигуру, босоножки на высоком каблуке довершали прикид легкомысленной особы. Я двинулась к подъезду одновременно с женщиной с нагруженной сумкой. Она открыла дверь своим магнитиком, я ее придержала, чтобы женщине было удобнее зайти. Она поблагодарила меня. Мы обе зашли в подъезд, она направилась к лифту, а я – к лестнице.

      На четвертом этаже я остановилась. Где-то здесь живет тот студент, которого, по словам бабушек, навещала «бесстыжая дама». Что ж, сейчас поглядим, какой такой студент. Я начала обход слева направо. Позвонила в первую дверь. За ней была тишина. За второй дряблый стариковский голос ответил, что он жилье не сдает. Живущие за третьей дверью тоже отказались реагировать на мой звонок. Очевидно, они просто ушли на работу. А вот за четвертой дверью послышались шаги, и через мгновение она распахнулась.

      – Извините, вы квартиру не сдаете?..

      Едва выдав один этот вопрос, я замерла, как изваяние. И было от чего. Передо мной стоял почти голый – с полотенцем на бедрах – красавец лет двадцати – двадцати двух. У него было атлетическое загорелое тело, потрясающие пропорции и мокрые черные волосы. Это все, что я видела. Все остальное заволокло голубоватым туманом. Нет, еще полотенце. Белоснежное полотенце, обмотанное вокруг узких загорелых бедер. Я чувствовала, что стою, как последняя дура в этом городе, пялюсь на молодое, красивое, как у греческого бога, тело и, кажется, ничего не могу с собой поделать.

      – Девушка! Вы меня слышите?

      Голос доносится как из другого мира. Это он мне?

      – Что?

      – Я говорю: с удовольствием сдал бы вам эту квартиру, но сам снимаю ее. Так что, извините…

      А у него красивый голос. Только немного нежный