– Хорошо, если только разнос. На мое счастье, вижу – катит Семенов на рысаке. Увидел он меня: «Опоздали, садись скорей, катим!»

      – А он хороший, ваш Семенов?

      – Пистолет мужчина, – ответил Митя. – Ему что, он на уроки музыки ездит, он может опаздывать, а я на курсы не записался. Шмыгнули мы в корпус через двор и прямо в умывалку. В тепле ноги отнялись.

      – Бедный Митя.

      – Сдираю сапоги; больно. Примерзли носки.

      – Я больше с вами так поздно зимою не буду гулять.

      – Вот я пострадал, а она не хочет гулять. Да у меня не тогда, когда я с вами гулял, ноги замерзли, а тогда, когда на лихаче ехал.

      – Ну, хорошо, Митя.

      – Я ноги в печку. Случайно проходил дежурный кадет. «Что ты делаешь?» – «Да ноги совсем отморозил». – «А мы тебя по всему корпусу искали, капитан ругается, на чем свет стоит, а я тебя спасти не могу, иначе тебе хуже будет». – «Ну, ладно, иди», – говорю я, а сам сел на табуретку и ноги опять в печку…

      – А правда, что он спасти не мог? – спросила Аня.

      – Правда, Куний Мех.

      – Входит капитан быстрым шагом. «Стать смирно!» Я вскочил, а стоять прямо не могу. А он ходит и ходит. «Что? Неподчинение уставу?!» – и ходит взад-вперед. «Не успел в корпус поступить, а все кабаки облазить желаешь! Таких кадетов гнать нужно!» Здорово пел. А я стою и думаю, что я уже не в корпусе, а дома, – вышибли вон.

      Аня вздохнула.

      – Молчу, а ноги болят. Пол холодный. Целый час продержал он меня. Усы дергает, фуражка заломлена набок, но поет все тише и тише.