И вдруг, словно только теперь им открылся весь ужас случившегося, двое из уносящихся в пространство разразились отчаянным воплем. Как в кошмаре Холлис увидел: один проплывает совсем рядом и вопит, вопит…

      – Перестань!

      Казалось, до кричащего можно дотянуться рукой, он исходил безумным, нечеловеческим криком. Никогда он не перестанет. Этот вопль будет доноситься за миллионы миль, сколько достигают радиоволны, и всем вымотает душу, и они не смогут переговариваться между собой.

      Холлис протянул руки. Так будет лучше. Еще одно усилие – и он коснулся кричащего. Ухватил за щиколотку, подтянулся, вот они уже лицом к лицу. Тот вопит, цепляется за него бессмысленно и дико, точно утопающий. Безумный вопль заполняет Вселенную.

      «Так ли, эдак ли, – думает Холлис, – все равно его убьет Луна, либо Земля, либо метеориты. Так почему бы не сейчас?»

      Он обрушил железный кулак на прозрачный шлем безумного. Вопль оборвался. Холлис отталкивается от трупа – и тот, кружась, улетает прочь и падает.

      И Холлис падает, падает в пустоту, и остальные тоже уносятся в долгом вихре нескончаемого, безмолвного падения.

      – Холлис, ты еще жив?

      Холлис не откликается, но лицо его обдает жаром.

      – Это опять я, Эплгейт.

      – Слышу.

      – Давай поговорим. Все равно делать нечего.

      Его перебивает капитан:

      – Довольно болтать. Надо подумать, как быть дальше.

      – А может, вы заткнетесь, капитан? – спрашивает Эплгейт.

      – Что-о?

      – Вы отлично меня слышали, капитан. Не стращайте меня своим чином и званием, вы теперь от меня за десять тысяч миль, и нечего комедию ломать. Как выражается Стимсон, нам далеко падать.

      – Послушайте, Эплгейт!

      – Отвяжись ты. Я поднимаю бунт. Мне терять