Юрий и Илюша так и застыли на месте. Кирюшка же, уронив с перепугу на пол бердыш и меч, заметался по палате, как угорелый, и вдруг исчез в углублении стены, где хранились принадлежности охоты.

      – Куда? Куда? – закричал боярин, стуча тростью по полу. – Назад!

      Но притаившийся за пролетом парень счел за лучшее не подавать пока и голоса.

      – Знает кошка, чье мясо съела! – заметил Пыхач, протискиваясь вперед.

      – Пропусти-ка меня к нему, батя.

      – Да мне бы только броню снять… – откликнулся тут плаксиво Кирюшка.

      – Заговаривай, брат, зубы!

      И, отыскав его за пролетом, Пыхач вытащил его оттуда за шиворот.

      – Ползи, червяк, и бей челом!

      Пополз «червяк» на коленях к боярину и стукнулся лбом об пол.

      – Прости меня, о сударь боярин! Стоит ли тебе о всякого червяка марать твою боярскую трость?

      Илье Юрьевичу, в самом деле, как будто не хотелось осквернять трость, и он с гадливостью пнул только сапогом в голову кающегося грешника.

      – Пошел вон!

      Тот не дал повторить себе приказа и юркнул в дверь.

      – А ты, Спиридоныч, – продолжал Илья Юрьевич, – ступай-ка, скажи Кондратычу, чтобы хорошенько проучил внука батожьем.

      – Не премину, батя, не премину. Сам же ты тут своеручно сейчас учить своих юнцов будешь? Дело хорошее, хорошее дело. Ну-ка, малые, изготовьтесь!

      – Будет тебе язык чесать! – буркнул на шутника боярин. – Уходи!

      – Без свидетелей, знамо, повадней. Только трость-то свою все лучше в угол поставь, неравно либо ее, либо их повредишь. Три раза прости – в четвертый прихворости.

      – Ладно, старый болтун, говорят тебе! Терпение патрона, очевидно, готово было лопнуть.

      Мигнув украдкой мальчикам, чтобы не падали духом, Пыхач также выскользнул вон.

      Притворив за ним дверь, Илья Юрьевич обратился теперь к сыновьям.

      – Подойдите-ка оба ближе.

      Илюша подошел первым, Юрий сделал два шага и остановился.

      – А ты-то что же? – спросил его отец, постукивая палкой, но,