Телевизор. Исповедь одного шпиона. Борис Викторович Мячин
Читать онлайн книгу.
Россию, которая станет предметом зависти всех остальных народов; вы узрите рост торговли и промышленности, появятся газеты и университеты, люди сами будут стремиться к свету, вместо того, чтобы трусливо пребывать во тьме.
Но нет, у нас всегда почему-то считается, будто бы вольность приведет к бунту, ибо мужик настолько темен, что как только с шеи его снимут удавку, он побежит в сарай за топором. Все это дикая чушь, выдуманная кучкой зажравшихся ублюдков, только для того, чтобы и далее наслаждаться плодами рабского труда. Тот, кто не видит и не понимает этого, тот глупец или подлец. Но раскройте глаза, скажите самому себе: «довольно, я не хочу более быть рабом, я гражданин», – и мир преобразится, и все, что вы делаете, обретет смысл, и вы почувствуете желание жить.
Венцом деятельности Аристарха Иваныча на посту губернатора стало осуществление давно бродившей в его голове мечты устроить городской театр. Идея сия неожиданно привлекла к нему множество почитателей из местной дворянской молодежи, начавших посещать наши английские чаепития и наперебой предлагать пиесу для постановки. Более всего мне запомнился один недоросль, страстно желавший выбиться в петиметры[29]; он был почитателем всего французского и требовал, чтобы сверстники называли его не Климом, а Клеманом. Любови Аристарха Иваныча к Шекспиру он не разделял.
– Шекспир пишет как пьяный дикарь, не соблюдая никаких литературных правил. Давайте лучше поставим Федру или Андромаху. Я буду Ипполитом. Сандрина сыграет Федру, а Селестина – Арикию.
Сандрина и Селестина, истинные имена которых были Маша и Катя, дружно закивали своими напудренными головками.
– Целью нашего праздника является не развлечение, – сурово произнес Аристарх Иваныч, – а просвещение народа. Наша пиеса должна быть понятна любому мужику. Шекспир сам был мужиком, и потому его трагедии доступнее народному уму.
– Фуй, народ, – скривился Клеман. – Что такое ваш народ? Дикие скоты, чернь, вот они кто. Вечор Палашка кофий на меня опрокинула, дрянь; уж я ей и так, и этак, и в харю кулаком, и ногой в живот, а она все не понимает; велел маман сослать дуру в коровник…
Аристарх Иваныч сказал, что подумает. Король Лир, которого он изначально намеревался ставить, был самым любезным его сердцу сочинением, он давно сделал перевод его на российский язык. Наверное, он отождествлял себя с ним; у него и в самом деле была в Москве замужняя дочь, которую он называл, в зависимости от настроения, Гонерильей или Корделией; меня же, полагаю, он мыслил за верного королевского шута.
– Как ты думаешь, Сенька, – спросил он, созерцая удаляющуюся недорослеву повозку с хохочущими кокетками, – есть ли предел человеческому жестокосердию? Существует ли Божия правда на земле?
Я отвечал словами из пиесы: правда – это дворовая собака, которую выгоняют хлыстом, а госпожа борзая может оставаться у камина, даже если воняет.
От мысли поставить Лира Аристарх Иваныч отказался, но и Расину не высказал благоволения;
искаж. фр. petit-maitre – щеголь