– Это не поэтическая вольность? – спросила она. Но я не расположен был к веселью и легким шуткам.

      – Угодно вам быть моей женой? – повторил я. Она промолчала.

      – Если вы серьезно, то… то я подумаю. Или нет, впрочем, все равно: я согласна. Все равно.

      Я почтительно поцеловал ее руку, и мы возвратились к обществу.

      Верочка, действительно, не любила лгать. Она очень искренно сказала это свое: «Все равно». Родителей у нее не было, какой-то опекун заведовал ее состоянием. Замуж ей выйти, чтобы приобрести самостоятельность, было нужно, а за другого или за меня – все равно. Я ей меньше нравился, чем Козицкий, например (она сама мне это все объясняла с детским простодушием), но Козицкий, пожалуй, запер бы ее, заставлял бы ее быть верной, – он сам ее любил. А я… Верочка отлично видела, что я ее не люблю, и удивленно говорила после свадьбы: «Знаешь, я не понимаю, зачем ты на мне женился?» Я конфузился и угрюмо молчал: я и сам этого уже не понимал больше.