я опять ушел. и не потому

      что стал с годами чрезмерно горд

      или слаб что не позволяет рулю

      срываться с обрыва речных озер.

      и не потому что куда-то спешил.

      и не потому что кого-то искал.

      просто вы не решались прийти

      долго. от этого слишком устал.

      но таки пришли и горло вперед

      рванулось сметая стены границ.

      и опять был обманут я вашим огнем

      спешащим к многоголосию лиц.

      но за нежность губ которую пил

      (не доверяя впрочем словам)

      за невозможный взлет темных бровей

      я благодарен вам.

      вы остались там забавлять себя

      забродившим соком минувших лет.

      а я вышел на улицу и вдохнул

      тяжесть солнечных эполет.

      я могу уйти.

      и это не будет пафос.

      или просто желание

      выпить чашечку кофе

      в непарижском кафе

      где кто-то когда-то на пол

      опрокинул пару глотков

      закипевшей брони

      для души не успевшей окрепнуть

      от ночи объятий

      аромата увы совсем

      не кофейного свойства

      лучше быть коленкором

      чем стыть от рукопожатий

      создавшего маслом картину

      в раме застывшей крови.

      но пока я стою

      и вдыхаю запахи дома.

      и отчаянно морщусь

      от горечи отрешений.

      оседает на связках

      щемящего имени слово.

      и плачет пан-флейта

      от верности со-отношений.

      можно закрыть дверь не сказав тебе «все».

      спуститься по лестнице чувствуя каждый шаг.

      выйти на улицу и повести плечом:

      от существа свободы заноет сердце а в такт

      движению век вольется ночной рассвет

      в мое одиночество суммой случайных встреч.

      (классики иногда слишком явно лгут

      поэтому мало кто их способен беречь).

      но прохладно. извне температура дна

      эмигрирует вглубь горячего «ты».

      казуистика скажешь? родная одна

      ты сумела отдать себя волшебству простоты.

      остается время чтобы закрыть глаза

      лечь лицом на ладони свои (так увы верней)

      и вспомнить как безупречно тонка была

      шея ее в кольцах минувших дней.

      мне холодно вчера и будет завтра.

      немая безысходность в ритме боли

      на муравьиный шест венок лавровый

      нанизывает