Нынче ночью кто-то долго пел.

      Далеко скитаясь в темном поле,

      Голос грустной удалью звенел,

      Пел о прошлом счастье и о воле.

      Я открыл окно и сел на нем.

      Ты спала… Я долго слушал жадно…

      С поля пахло рожью и дождем,

      Ночь была душиста и прохладна.

      Что в душе тот голос пробудил,

      Я не знаю… Но душа грустила,

      И тебя так нежно я любил,

      Как меня когда – то ты любила.

      Чем жарче день, тем сладостней в бору

      Дышать сухим смолистым ароматом,

      И весело мне было поутру

      Бродить по этим солнечным палатам!

      Повсюду блеск, повсюду яркий свет,

      Песок – как шелк… Прильну к сосне корявой

      И чувствую: мне только десять лет,

      А ствол – гигант, тяжелый, величавый.

      Кора груба, морщиниста, красна,

      Но как тепла, как солнцем вся прогрета!

      И кажется, что пахнет не сосна,

      А зной и сухость солнечного лета.

      Беру твою руку и долго смотрю на нее,

      Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:

      Вот в этой руке – все твое бытие,

      Я всю тебя чувствую – душу и тело.

      Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?

      Но ангел мятежный, весь буря и пламя,

      Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,

      Уж мчится над нами!

      Темнеет зимний день, спокойствие и мрак

      Нисходят на душу – и все, что отражалось,

      Что было в зеркале, померкло, потерялось…

      Вот так и смерть, да, может быть, вот так.

      В могильной темноте одна моя сигара

      Краснеет огоньком, как дивный самоцвет:

      Погаснет и она, развеется и след

      Ее душистого и тонкого угара.

      Кто это заиграл? Чьи милые персты,

      Чьи кольца яркие вдоль клавиш побежали?

      Душа моя полна восторга и печали —

      Я не боюсь могильной темноты.

      Мы рядом шли, но на меня

      Уже взглянуть ты не решалась,

      И в ветре мартовского дня

      Пустая наша речь терялась.

      Белели стужей облака

      Сквозь сад, где падали капели,

      Бледна твоя была щека,

      И как цветы глаза синели.

      Уже полураскрытых уст

      Я избегал касаться взглядом,

      Но был еще блаженно пуст

      Тот дивный мир, где шли мы рядом.