Мы с ужасом переглянулись. На наших лицах были написаны паника и стыд.

      – Двое из нас на учете? – сказала я, оставив в стороне возмущение по поводу того, что мне «на вид пятнадцать». Нужно было говорить о чем угодно, лишь бы не жалеть себя. – Вот так сюрприз.

      – Это не я, – выпалил сидевший на полу прямо под телевизором Петров.

      – И не я, – Герасимов стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди, и всем своим видом демонстрировал упрямое равнодушие.

      – Естественно, и не я, – Марков нервно заерзал.

      – А чего вы все на меня смотрите? – возмутился Якушин с другого дивана. – Сто процентов нет.

      – Точно он, – ткнул пальцем Марков в сторону спящего Амелина.

      – Я бы его за одни эти шрамы на учет поставил, – согласился Герасимов.

      – Это из-за них вы вчера так орали? – спросила я, и он кивнул.

      Наконец хоть что-то прояснилось.

      – Короче, – сказал Марков, – давайте по-честному. Кто второй?

      – Ну, ладно, – сдалась молчавшая все это время Семина. – Это я.

      – Ты? – воскликнули мы в один голос.

      – Ничего такого. С одной сетевой знакомой косплеили в парке. Она была розоволосая, Юно Гасай [7] я – Мэй. Просто сидели на лавочке зимой и болтали. Было холодно, поэтому забрались на спинку, а ноги поставили на сиденье. Мимо шли полицейские и объявили, что мы совершаем грубое административное нарушение. Мы сразу слезли, но они все равно заявили, что у нас, уродок, уродские родители, потому что плохо воспитали, и что наши дети тоже будут уродами. Стоило, конечно, все спокойно выслушать, но Юно не выдержала, вошла в образ, достала нож – у нее был страшный и кривой косплейный нож, – и начала изображать безумную Юно. Это было забавно, но полицейские не впечатлились. Просто забрали нас в отделение и поставили на учет. Вот и вся история.

      – А