Да ты раздетая?! А ну-ка, одевайся. Вдруг застудисся, што тогда?

      Оденусь, погоди, дай искупаться в парном молоке.

      Вон што она вытворяет! Ну, дак плыви скорее да вертайся, рыбка золотая…

      Просыпается родимая страна – из края в край перекликается птичьим голосом и человечьим.

      Из-за перевала выгребаются облака, лбами курчавыми тычутся в гранитные лбы – нежный серооблачный каракуль сдирается с брюха, с боков, пучками остается на кустах, болтается на влажных пиках елок.

      Промокшие пастухи – на рассвете сыпанул тёплый дождик – взялись на голубоватой излучине костерок оживлять. Отраженное пламя под берегом шевелило красноватым плавником и уходило на дно. Склоненная верба неподалеку стояла – выгнутым удилищем, паутинка белёсая билась на ветру обрывком рыбачьей лески.

      Овечья отара, кнутами трескучих молний сбитая в шерстяной комок, испуганно прижалась к подножью скалы. Три-четыре овцы, заплутавшие в тумане, блекотали за ручьем, распухшим от дождя. Пастухи кричали что-то. Один из них бродом побрёл – грязные босые пятки оставляли на берегу продолговатые лунки, лоснящиеся жирным чернозёмом, перемешанным с травинками и лепестками цветов.

      А над этими земными пастухами – звёздный Волопас виднеется, своих волов пасёт на поднебесных пастбищах; тучные, косматые волы; набили брюхо за ночь; сытые звездастые глаза слипаются – утомленный Волопас уходит на покой.

      По берегу Хрусталь-реки прошлёпал сонный рыбак, итогами сырую траву причесал на косогоре – сизый след вздымился.

      Туман проглотил рыбака. Голоса за туманом:

      – Клюёт?

      – Не, балуется тока.

      На заре должна клевать.

      Должна, да не обязана.

      Теперь обязана!

      Это почему же?

      Был царёв указ. Посмеялись, потом вздохнули: