Бог и казнит и милует, как хочет:

      Никто, Кенель,[67] не вступит в спор с тобой;

      И Дюнуа не поражен судьбой,

      Которую творец безумцам прочит.

      Тогда как те, оставив страшный бой,

      В носилках были снесены домой,

      Свой рок и Девственницу проклиная,

      Мой Дюнуа, как молния летая,

      Нигде не ранен, рубит англичан,

      Сбивает их ряды, как ураган,

      Дорогу пролагает и нежданно

      Выходит к месту, где разит Иоанна.

      Так два потока, ужас пастухов,

      С вершины гор стремительно слетая,

      Смешавшеюся яростью валов

      Сметают прочь богатства урожая:

      Еще грозней Иоанна с Дюнуа,

      Соединенные для торжества.

      Упоены, они так быстро мчались,

      Так дико с англичанами сражались,

      Что скоро с войском остальным расстались,

      Спустилась ночь; Иоанна и герой,

      Не видя никого перед собой,

      «За Францию!» – последний раз вскричали

      И на опушке леса тихо стали.

      При лунном свете ищут путь назад,

      Но только даром по лесу кружат;

      Они клянут обманчивую славу,

      Измучены и страшно голодны;

      Не ужинав, ложиться спать в канаву –

      Дурная привилегия войны.

      Так судно без руля, в ночи беззвездной,

      По воле ветра носится над бездной.

      Пред ними пробежав, какой-то пес

      Надежду на спасенье им принес;

      Он приближается, он громко лает,

      Кивает мордой и хвостом виляет,

      То побежит вперед, то повернет,

      Как будто их по-своему зовет:

      «Идите, господа, вослед за мною,

      Приятнейший я вам ночлег открою».

      Герои наши поняли тотчас,

      Что́ хочет он, по выраженью глаз;

      С надеждою пустились вновь в дорогу,

      О благе Карла помолившись богу,

      И состязались в лести меж собой,

      Хваля друг друга за недавний бой.

      Порою рыцарь сладострастным взглядом

      Смотрел на девушку, скача с ней рядом;

      Но ведал он, что от ее цветка

      Зависит честь французского народа,

      Что Франция погибла на века,

      Когда он будет сорван раньше года.

      Он усмирил желания свои:

      Он Францию предпочитал любви.

      Но все ж, когда, попав в ухаб дороги,

      Святой осел неверно ставил ноги,

      Воспламенен, но сдержан, Дюнуа

      Одной рукой поддерживал подругу,

      А та в ответ, по воле естества,

      Плечом склонялась на его кольчугу,

      И головы касалась голова.

      И вот, пока герои наши мчались,

      Нередко губы их соприкасались –

      Конечно, чтобы говорить вблизи

      Об Англии с их родиной в связи.

      О Кёнигсмарк,[68] в истории прочли мы,

      Что шведский Карл, воитель нелюдимый,

      Монархов победитель и любви,

      К двору не принял прелести твои:

      Боялся Карл плененным быть тобою;

      Он