Тяжелая железная дверь захлопнулась за нами, и мы пошли по улице Радио к Разгуляю. Осень все-таки, наверное, забыла, что ее время на исходе, и день был ласково-солнечный, тихий, теплый. Лаврова наколола на острие своего длинного элегантного зонтика опавший лист и сказала:

      – Дожди зарядят скоро…

      – Наверное.

      – Не люблю я осень…

      – А я – ничего, мне осень подходит.

      – У нас с вами вообще вкусы противоположные.

      – Это не страшно, – сказал я. – Поскольку противоречия наши не антагонистические, мы охватываем больший диапазон мира.

      Лаврова грустно усмехнулась:

      – Мы с вами вообще классическая детективная пара: молодой, но горячий работник говорит: надо брать. А старший, опытный и рассудительный, отвечает: пока рано.

      – Аналогия чисто формальная. Старший-то ведь всегда руководствуется соображениями высшей человечности: нельзя сажать человека в тюрьму, не доказав его вины наверняка…

      – А вы чем руководствуетесь? – прищурилась Лаврова.

      – Сухим эгоистическим рационализмом. Я бы этого субчика мгновенно в КПЗ окунул. Но с того момента, как по делу появляется заключенный, помимо разыскных хлопот, из меня начальство и прокуратура начнут каждый день кишки выворачивать – сроки ареста текут…

      – А так?

      – А так он себя сам определил на изоляцию. Сбежать отсюда ему невозможно, да и куда он побежит? Пусть сидит на антабусе и дозревает…

      Мы дошли до угла, и я вспомнил, как здорово Лаврова справилась с Обольниковым.

      – Слушайте, Лена, а ловко вы укротили этого барбоса. Просто молодец, я и то растерялся…

      Она ничего не сказала, и мы дальше шли молча, потом она будто вспомнила:

      – Знаю я их, сволочей этих. Насмотрелась. Мать меня одна вырастила.