Соловьиное эхо (сборник). Афанасий Фет
Читать онлайн книгу.
современников. Ему не приходилось кривить душой, заискивать в отношениях с Толстым, он не стеснялся высказывать свои мнения, даже когда они не совпадали со взглядами писателя. Толстому это нравилось, он высоко ценил в Фете отсутствие притворства.
В доме у Толстых любили музыку. И Фет, высоко ценивший надежный домашний уют, красоту семейных отношений, стал свидетелем небольших музыкальных вечеров, столь прекрасных, что они затрагивали самые сокровенные струны его души. С молодости его поэтический дар чутко отзывался на музыку и одухотворенную женскую красоту. Фет говорил, что поэзия и музыка не только родственны, но нераздельны. Нет музыкального настроения – нет художественного произведения. Большая часть стихов Фета объединена названием «Мелодии». Некоторые из них он написал под впечатлением женского пения, которому страстно поклонялся.
Петр Ильич Чайковский, часто обращавшийся к фетовской лирике, в одном из своих писем так объяснял ее неизменную притягательность для композиторов: «…Ему дана власть затрагивать… струны нашей души, которые недоступны художникам, хотя бы и сильным, но ограниченным пределами слова. Это не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом».
И вот музыкальный вечер в кругу людей, близких Льву Толстому, дал толчок для создания одной из самых совершенных стихотворных «мелодий» Фета. Этот вечер вспоминала Татьяна Андреевна Кузминская. В 1866 году она гостила в Черемошне – имении давнишнего приятеля Толстого Дмитрия Алексеевича Дьякова. С женой Дьякова она дружила. В одно из майских воскресений в Черемошне собралось много гостей, в их числе был Фет с супругой Марией Петровной. Татьяну Андреевну попросили спеть.
«В комнате царила тишина. Уже смеркалось, и лунный свет ложился полосами на полутемную гостиную. Огня еще не зажигали, и Долли аккомпанировала мне наизусть.
Я чувствовала, как понемногу голос мой крепнет, делается звучнее, как я овладела им. Я чувствовала, что у меня нет ни страха, ни сомнения, я не боялась уже критики и никого не замечала. Я чувствовала подъем духа, прилив молодого огня и общее поэтическое настроение, охватившее всех.
Подали чай и нас позвали в залу. В освещенной большой зале стоял второй рояль. После чая Долли села аккомпанировать мне, и пение продолжалось.
Афанасий Афанасьевич два раза просил меня спеть романс Булахова на его слова „Крошка“.
Только станет смеркаться немножко,
Буду ждать, не дрогнёт ли звонок,
Приходи, моя милая крошка,
Приходи посидеть вечерок…
Окна в зале были отворены, и соловьи под самыми окнами в саду, залитом лунным светом, перекрикивали меня.
В первый и последний раз в моей жизни я видела и испытала это. Это было так странно, как их громкие трели мешались с моим голосом…
Мария Петровна суетливо подходила ко всем и говорила: „Вот увидите, что этот вечер не пройдет даром голубчику Фету. Он что-нибудь да напишет в эту ночь“.
Мария Петровна оказалась права. Лев Толстой спустя некоторое время сообщал Дьяковым: «Фет мне пишет, что он провел у