Барвин сидел, как и остальные рабы в темном трюме. По угрожающему гулу моря он легко догадался, что разыгрался опасный шторм. Корабль весь трещал, скрипел под ударами безумных волн. Но это было время отдыха для рабов. До этого несколько дней подряд они налегали на весла, получали удары кнута от надсмотрщика. Тогда был штиль, в отличие от разыгравшейся сегодня вечером бури. Теперь он мог просто думать о том, что совсем недавно окружало его и дочь. Легкая тошнота от качки дала о себе опять знать.

      Охрипшие крики надсмотрщика вывели его состояния задумчивости. Вода прибывала в трюме. Расталкивая плавающие в воде предметы, высокий моряк со свирепым загорелым лицом и крутыми скулами, приказал рабам отчерпывать воду. На какое-то время борьба за выживание сплотила и рабов, и рабовладельцев. Но и в работе Барвин постоянно думал о прошлом, о своей дочке, которая была также на этом корабле.

      Какой-то старый раб с белой бородой стал рассказывать другим вполголоса о море кризисов. Вначале, Барвин не прислушивался к этой морской легенде безумного старика с выцветшими глазами, всклоченными волосами и худым истощенным телом, но затем это его заинтересовало. Постепенно его голос становился все более взволнованным и громким. Он повествовал о человеке, который искал свободу, смысл в этой жизни. Другие рабы слушали, старались развеяться от тяжелых и мрачных дум, которые не покидали после порабощения. Мысль о свободе была живительной и притягательной для каждого из них.

      – Он искал свободу, мечту именно в этом море, на острове счастья…

      Договорить ему не дал надсмотрщик.

      – За работу раб, – зло предупредил моряк, – иначе, тебя ждет суровое наказание.

      Все замолчали. В темноте они отчерпывали воду, передавали друг другу сосуды, заполненные водой. Барвин опять погрузился в некоторое оцепенение, равнодушно и безучастно выполнял монотонную работу. Его дочка была единственным ребенком на этом рабовладельческом корабле. Она не была гребцом, но была также закована в цепи, находилось где-то в носовой части галеры.

      Неожиданно в реве моря рабы отчетливо услышали пение сирен. Это было слышно даже здесь в трюме. Казалось, эти звуки не сливались ни с чем. Это было пение о любви, свободе, о море и многом другом, что будоражит сознание любого человека. Одурманенные этим странным пением некоторые из рабов прекращали работу, старались вырваться из оков железа. Ни кнут надсмотрщиков, ни окрики капитана не имели успеха. Буквально несколько минут спустя,