* * *

      Русалку на стене нарисовал

      и пожалел, что нет здесь моря,

      холсты же напрочь разорвал,

      подумаешь, какое горе!

      Плыви, русалка, по стене

      в страну немых хазар,

      я нарисую храм во мне,

      реку, огромный яр.

      Свет погасил, пора и спать

      на стыке двух молитв,

      как горяча моя кровать

      в пылу сердечных битв.

      Русалке – призрачной жене

      шепчу: О, будь моей!

      И вот он – шорох на стене

      и плач: Воды, ско-р-рей!

      Луна вмешалась: Не спеши,

      а вдруг да не одна?

      Включаю свет, но ни души

      и голая стена.

      * * *

      Подружился с океанской акулой

      и дельфинов прогнал, надоели так мне,

      стали близкими мне эти страшные скулы,

      но не знал я, что сердце оставлю на дне.

      Всё случилось в конце долгожданного лета,

      плыли мы к рыбакам и кричал им в рассвет,

      что акула-жена, что она к Вам не люта,

      не заметив, как кто-то достал пистолет.

      Вокруг лодок кружили, забавляя ныряльщиц,

      я бросал в лодки жемчуг, хлеб вкушая с весла,

      мы с акулой не знали, что предались фальши,

      что одна из жемчужин очень чёрной была.

      Поднимался наверх я с корзиной жемчужин,

      ну а мне, мне навстречу твоё тело неслось,

      наверху раздавался скрип трусливых уключин,

      из груди, будто жемчуг, моё сердце рвалось.

      Я прижался к акуле, чтоб на дно уйти вместе,

      рассыпался под нами из жемчуга дождь,

      меж кораллов легли мы, здесь в покое без лести

      панихида Нептуна, как звёздная горсть.

      * * *

      Приходи, в коньяке моём звёзды онежские светят,

      приходи, в коньяке моём сердце выжато ночью,

      приходи, в этом городе нас не заметят,

      если разлука не разорвала нас в клочья.

      Я напишу тебе за ночь такую поэму,

      что даже Луна во двор спустится от любопытства,

      брось ты к чертям эту шальную