Конев по-прежнему отличался черной с заметной проседью, по-студенчески взъерошенной шевелюрой. В его голубых глазах искрилось совсем молодое озорство, легкость. Он часто выдавал себя за учителя математики, и многие его знакомые таковым его и считали. У Конева, по его собственному мнению, был один серьезный недостаток: ему никак не удавалось выбрать подругу жизни, хотя он и мог по-настоящему любить, любил любить и бывал любимым. Маргид, не выдержав долголетней бесперспективной связи, решила завершить их отношения. Конев узнал об этом из ее письма, которое получил после последнего к ней визита в Копенгаген, где Маргид жила и работала. Письмо вызвало у него глубокую грусть, но его еще более опечалило полное отсутствие сожаления от того, что этот многолетний роман завершился. Наоборот, он даже почувствовал облегчение, что все между ними было кончено.

      Конев не мог представить себя принадлежащим одной женщине, а это то, чего хотела Маргид, и то, чего он не мог ей дать. Она желала «эксклюзива»: быть его единственной, а он все еще дорожил своей свободой. Было время, когда он собирался узаконить их отношения, а потом все как-то не получалось, да не получалось. Как говорят французы: «Шампанское хорошо, пока пузырится».

      Они этот момент упустили.

      Моногамия со всеми своими прелестями наводила на него ужасную тоску. «Ну, о чем я буду с «ней» говорить через пять, десять лет, не говоря уже об интимной жизни? Какой может быть «интим» после десяти, или пятнадцати лет сожительства?» – задавал Конев себе подобные вопросы, когда под давлением близких все-таки подумывал остепениться и завести семью.

      Он даже не мог толком объяснить, почему ему более подходила жизнь холостяка, а не солидного семейного человека. Скорее всего, это была какая-то форма эгоизма, а может быть нежелание «сжигать мосты», когда в нем на полную катушку все еще бурлила мужская сила и жило постоянное ожидание какой-то совершенно удивительной, невероятной любви. Во всяком случае, к женитьбе Конев не был готов, что и вызывало сильнейшую досаду у его престарелой матери.