На восточном берегу острова Вайгач, в трех десятках верст от пролива Югорский Шар, есть мыс – Большой Лямчин Нос. Чуть от него к югу, прямо напротив небольшой, впадающей в залив речки располагаются несколько маленьких островков, большей частью скрывающихся приливом. Неказисты островки, невелики, словно наперстки – а вот птицы там – непуганые стаи! Сонмища! Гуси, бакланы, зуйки – словно все острова покрыты бело-серым покрывалом. А уж шум! Хоть уши затыкай.

      Пользуясь отливом, от вайгачского берега к ближайшему островку по пояс в воде шагали двое. В самоедских куртках-кухлянках из нерпичьих шкур, в таких же штанах, сапоги из шкур оленьих. Видно, выменяли когда-то у самоедов, а то и отняли – уж больно рожи у птичьих охотников были разбойничьи: красные, морщинистые, почти до самых глаз заросшие буйными кудлатыми бородищами. В руках оба несли сетки – из тех, что метают на птиц. Выйдя на низкий берег, подождали, пока стечет с одежды вода, затем осторожно пошли по мху-ягелю. Обошли по ветру сопку, небольшую, пологую, круто обрывающуюся к морю, там разделились – один, худой, зашел с моря, другой, плотный, коренастый и, видимо, сильный – со стороны солнца. Подползли, таясь, по ягелю… Ага! Вот они, птички. Охотники приподнялись на локтях, кивнули друг другу и… опа! Разом бросили сетки. Поднялся гам, крылья взметнувшихся к небу птиц застили солнце…

      Коренастому повезло больше – в ловко накинутой сетке оказался упитанный гусь и пара бакланов, а вот сотоварищ его промахнулся. Досадливо выругался, поднялся на ноги, раскрутил над головой сеть, чуть назад отступив… И повалился с обрыва прямо на камни. Да так быстро, что и «ой» сказать не успел!

      Второй, аккуратно приложив камнями сетку с уловом, неторопливо спустился к морю. Упавший лежал на камнях, и прибой лизал его плечи.

      – Колено, – прошептал он. – Кажись, расшиб… Не бросай, а?

      – Да уж, не брошу, – усмехнулся второй, коренастый. – Смотри-ка, вроде идет кто!

      – Где? – лежащий в воде с надеждой повернул голову.

      Не говоря больше ни слова, коренастый быстро нагнулся, выбрал подходящий камень и со всего размаха опустил его на голову поверженного спутника. Тот дернулся и застыл. Холодная вода окрасилась кровью.

      – Ну, прощевай, друг Явдоха, – снимая с убитого куртку, прошептал коренастый. – Видно, пришла пора нам врозь быть. Да и кухлянка твоя потеплее моей, и пищи на двоих маловато.

      Отпихнув мертвеца ногой, коренастый закинул окровавленную кухлянку за плечи и, обойдя обрыв, вновь поднялся на сопку. Подняв сетку, осторожно вытащил оттуда гуся, и, ловко свернув птице шею, впился в нее зубами, жадно поглощая теплую живую кровь. Насытившись, вытер рот заскорузлой ладонью, оставив на щеках кровавую полосу. Оглянулся, посмотрел вниз – труп уже уносило в море. Убийца поднял глаза.

      – Мать честная! – взволнованно произнес он, напряженно всмотревшись в синюю