Замок пробудился от своего зачарованного сна. Когда барон с дочерью, оставив мула и коня у Молина, двинулись по главной аллее, навстречу им грянула музыка. На лужайках резвились длинноногие борзые и маленькие грифоны. Сеньоры в свежезавитых париках и дамы в переливающихся всеми цветами радуги платьях прогуливались по аллеям. Некоторые из них с удивлением поглядывали на жалко выглядевшего дворянина в темной одежде из грубого сукна и девочку-подростка в платье монастырской воспитанницы.

      – Одета нелепо, но хорошенькая, – заметила одна из дам, обмахиваясь веером.

      «Уж не обо мне ли они говорят? – подумала Анжелика. – Но чем же нелепо я одета?» Анжелика внимательнее оглядела яркие, роскошные туалеты, украшенные кружевами, и ей вдруг показалось, что ее серое платье здесь неуместно.

      Барон Арман не разделял смущения дочери. Все его мысли были поглощены предстоящим разговором и просьбами, с которыми он собирался обратиться к маркизу дю Плесси. Добиться отмены налога на четверть будущего поголовья мулов и четверть добытого свинца для такого знатного родом дворянина, как барон де Ридуэ де Сансе де Монтелу, наверняка не составит труда. Но обнищавший дворянин понимал лишь одно: живя вдали от двора, он стал похож на простого виллана, и сейчас все эти господа в напудренных париках, с благовонным дыханием и жеманной болтовней ошеломили его. Да, помнится, при Людовике XIII всячески подчеркивались простота и суровость нравов. Разве не сам король, шокированный слишком большим декольте у юной красавицы из Пуатье, без всяких церемоний плюнул в этот нескромный… и соблазнительный вырез?!

      Арман де Сансе, лично бывший свидетелем знаменитого королевского плевка, теперь, пробираясь с Анжеликой сквозь эту разряженную толпу, с грустью вспоминал о былых временах.

      С невысокого помоста доносились нежные, пленительные звуки – там сидели музыканты с лирами, лютнями, гобоями и флейтами. В большом зеркальном зале танцевала молодежь. Анжелика подумала, что, может, среди танцующих находится и ее кузен Филипп.

      Тем временем барон де Сансе добрался до последнего зала и, сняв видавшую виды шляпу с потрепанным пером, склонился в почтительном поклоне. Это больно кольнуло Анжелику. «При нашей бедности было бы уместнее вести себя надменно», – подумала она. И вместо того чтобы присесть в глубоком реверансе, который тетушка Пюльшери заставила ее повторить трижды, она застыла, как деревянная кукла, устремив взгляд в пространство. Она почти не различала лиц окружающих, их словно окутывал туман, но она знала, что, глядя на нее, каждый с трудом сдерживается, чтобы не хихикнуть. И когда лакей объявил: «Мессир барон де Ридуэ де Сансе де Монтелу!» – наступило внезапное молчание,