В высокой траве. Борис Валерьевич Лейбов
Читать онлайн книгу.
>В день, когда первый в мире женский экипаж поднял в воздух дирижабль, я родился. Я хорошо запомнил этот день, честное слово. Моя мама, черноволосая красавица, каких свет видывал, но не часто, была грустна. Отец, черноволосый красавец, был задумчив. Четырехлетний Эдик был, в отличие от родителей, весел, но, как и они, черноволос. Солнце стояло высоко над Москвой. Был апрель. Я родился восхитительно рыжим, и, похоже, только весна была этому рада. Первый голос, который я услышал в этой жизни, был голос отца.
– Фаина, что ты такая грустная?
– А что ты такой задумчивый, Веня?
Так я познакомился с родителями. Красавица Фаина Исааковна и красавец Вениамин Львович. То, что Эдик был Эдиком, я как-то знал само собой.
– Я грустная, – не дождалась ответа мама, – потому что ты грустный и черноволосый, и я черноволосая, а Леня рыжий.
Тут мама заплакала, а я оказался Леней.
– Ну и что, – отец засмеялся, – у меня было шесть братьев, и все рыжие, и их дети тоже – рыжие через одного.
– А что ты тогда молчал так серьезно? – мама не успокаивалась.
– Задумался просто, а что такого?
– Эдик, отойди от Лени. Ты его сейчас проткнешь, – прикрикнула мама.
Она все-таки успокоилась. Я продолжал всему радоваться. Лопоухий Эдик перестал тыкать мне в нос пальцем. Где-то через несколько секунд в моей памяти произойдет провал.
Где-то на три, может быть, четыре года. А пока девочка в синем платье, с двумя косичками и широкой улыбкой, прислонилась к стеклу в двери родильного отделения и смотрит на нас. Где-то недалеко от Смоленска идет поезд – из Гомеля в Москву. Он везет мою бабушку. И где-то высоко над нами парит дирижабль с бесстрашными женщинами. Три. Два. Один. Зеро.
2. Случай со Сталиным
Декабрь. Снег. За окном Нескучный сад, голый и белый. С этой зимы я помню все. В тот день, когда бабушка влепила мне первую и последнюю, вернее единственную мою затрещину, в тот самый день молодой токарь товарищ Егоров взял обязательство дать в подарок седьмой партконференции две производственных нормы.
Был один вопрос, который меня томил. Конечно, после шлепка я научился задавать вопросы самому себе, про себя. Но то «после». А вот «до» я озвучил.
– Бабушка, а когда Сталин умрет, следующего тоже будут звать Сталин?
От оплеухи зазвенело в ушах. Мне показалось, что с меня слетели веснушки. Бабушка переживала больше чем я. Она села на стул и тихо-тихо заплакала.
Когда-то очень давно бабушка была маленькой девочкой. Сталина тогда звали Царь, и она жила в Гомеле, потому что в Москве нам тогда жить было нельзя. У ее отца был большой огород, и все, что на нем росло, он отвозил на воскресный рынок. Детей у него было больше, чем грядок, и бабушка была очень худой. Однажды он взял ее с собой. Когда день подошел к концу, он обнаружил мою бабушку Лизу под телегой. Она играла с кошельком. Чужим кошельком.
– Лиза, ты знаешь, что это? – строго спросил он.
– Деньги?
– Ты знаешь, что они чужие? – еще строже спросил мой прадед.
– Да.
Так бабушка тоже получила свою первую оплеуху. Я не думаю, что прадед сел рядом и тихо плакал. Как рассказала бабушка, он взял ее за руку, и они обошли все ряды и лавки, спрашивая каждого, ни его ли это кошелек. Хозяина не нашли, и прадед купил ей платье – новое, синее.
А потом, почти через вечность, четыре года назад, бабушка села на одну из последних конок у Белорусского вокзала и приехала к нам. По крайней мере, чтобы познакомиться со мной. Ну и еще потому, что мой отец, старший лейтенант, получил комнату в красивом доме на Большой Калужской, там, где заканчивается Москва, а справа каждое лето цветет Нескучный сад.
Бабушка вышла из конки и стала жить с нами – со мной, с Эдиком, с мамой и папой, в шестнадцатиметровой комнате с видом на деревья. Я подошел и первый обнял ее. Больше нам плакать нечего.
3. Случай с детдомом
«Можно хочу сказать?» – так я стану часто говорить, когда вырасту, а всякий умник будет меня поправлять. Так вот, хочу задаться вопросом, уместно ли будет рассказать о родителях и их жизни до меня? Полагаю, да. Жизнь до Лени тоже достойна маленького внимания, но пристального. Ничего из этого я помнить не могу, но слышал с чужих слов и вот, передаю.
Далеко от Москвы, далеко от Большой Калужской, целых четырнадцать лет назад, в 1927 году, родители познакомились. Недалеко от Гомеля стоял еврейский детский дом. Там дети учились на идише и как все в нашей молодой республике не праздновали Рождество. И там, в десятом классе, начали дружить мама и папа, черноволосые красавцы.
Хочу заметить, они не были сиротами. Просто так получилось. Отец моей мамы, Исаак, предложил моей любимой бабушке уплыть с ним в Нью-Йорк. Родину бабушка любила больше. К тому же она была членом ВКП(б). Подумаешь, Америка! Развод мой дед прислал по почте. Мы все знаем, что он там женился и завел новых внуков, но такое рыжеволосое счастье как я он уже никогда не увидит, ну и Бог с ним. А вот маму пришлось определить в