Уинифред, которая, казалось, подслушивала под дверью, протянула Этте пару туфель, едва та вышла из кабинета. Когда Генри, накинувший на пиджак легкую куртку, нагнал девушку, Уинифред уже растворилась в тени коридора, как взаправдашний вурдалак.

      – Ни плаща, ни куртки? – удивился он, оглядывая ее с головы до ног.

      – Дражайшая Уинифред, очевидно, не сочла это необходимым, – в тон ему ответила Этта. Один из стражей хихикнул в кулак, получив тычок в бок от коллеги.

      Генри, казалось, слегка вздрогнул:

      – Твоя мать тоже так ее называла.

      – Моя мать встречалась с этой женщиной и обе выжили?

      Уголок его рта приподнялся, и она, все еще испытывавшая неловкость и некоторую неуверенность, немного расслабилась.

      – Я не говорил, что обошлось без травм.

      – А я-то гадала, откуда у нее шрам на подбородке, – натужно пошутила Этта.

      – Боюсь, это моих рук дело, – признался Генри. – По молодости лет мы были довольно жесткими партнерами по фехтованию. Тот шрам стал пополнением ее обширной коллекции, но, когда она вернула должок, – он показал на бледную тонкую полоску над левой бровью, – инцидент был признан исчерпанным.

      Этта постаралась не морщиться. Кровь за кровь. Как похоже на Роуз Линден.

      Мысль унеслась прочь, когда Генри накинул куртку ей на плечи.

      – Достаточно? – спросил он. – Октябрь тут теплый, ты вряд ли замерзнешь.

      Под его обеспокоенным взглядом Этта завернулась в куртку.

      – Спасибо.

      – Мы быстренько прогуляемся по улице, Дженкинс, – сказал Генри, повернувшись к смешливому стражу. Тот коротко поклонился и, стоило Этте с отцом двинуться по коридору, вместе с напарником последовал за ними. Девушка смущенно оглянулась, но Генри вернул ее внимание, предложив руку.

      В обход величественной парадной лестницы, он повел ее по боковой – нарочито простой и функциональной, явно предназначенной для слуг. Спустившись на два этажа, они попали в большой гулкий вестибюль.

      На входящих и уходящих смотрел портрет красивой молодой дамы в бархатном платье и бриллиантах, царственной, словно королева. Картину освещала огромная хрустальная люстра, каким-то чудом пережившая землетрясение, потеряв лишь несколько украшавших ее «перышек».

      Дженкинс встал сбоку от тяжелой входной двери, вскоре к нему подскочили еще двое, все примерно одного роста, с одинаковыми темными волосами, у кого-то запыленными сединой, у кого-то нет. Этта на мгновение остановилась перед портретом, потирая больное плечо.

      – Вам больно, мисс Хемлок? Дать что-нибудь обезболивающее? – спросил Дженкинс.

      – О… э… нет, благодарю вас, – пробормотала Этта, спеша опустить руку. Болело ужасно, но она не хотела принимать никакие лекарства, – мало ли как они на нее подействуют. – И я Спенсер, а не Хемлок.

      – Ты