Американха. Чимаманда Нгози Адичи
Читать онлайн книгу.
тети зазвонил телефон.
– Да, это Юджу. – Она произнесла свое имя так, а не «Уджу».
– Ты теперь так себя называешь? – спросила Ифемелу погодя.
– Они меня так называют.
Ифемелу проглотила слова «Ну так это же не твое имя». Сказала вместо этого на игбо:
– Я не знала, что здесь так жарко.
– У нас волна жары, первая за лето, – сказала тетя Уджу, будто Ифемелу должно быть понятно, что это такое – «волна жары».
Никогда прежде зной не казался ей таким жарким. Обволакивающий, безжалостный зной. Ручка двери, когда они прибыли на место, оказалась теплой на ощупь. Дике вскочил с ковра в гостиной, заваленного игрушечными машинками и солдатиками, и обнял ее, будто помнил.
– Альма, это моя двоюродная сестра! – сказал он нянечке, бледнокожей женщине с усталым лицом, черные волосы стянуты в хвост на затылке.
Если б Ифемелу повстречала Альму в Лагосе, решила бы, что та белая, но позднее узнала, что Альма – из латиноамериканцев, что в Америке, как ни странно, одновременно есть и этническая, и расовая принадлежность, и через много лет она вспомнила Альму, когда сочиняла для своего блога текст под названием «Как черному неамериканцу понять Америку: что такое “латиноамериканец”».
Латиноамериканцы – частые спутники черных американцев в рейтингах нищеты; они чуть выше черных американцев на расовой лестнице Америки. Это шоколаднокожая женщина из Перу, коренной житель Мексики. Это народ из Доминиканской Республики, на вид – принадлежащий к двум расам сразу. Это люди из Пуэрто-Рико, посветлее. Это и светлый голубоглазый парень из Аргентины. Достаточно быть испаноговорящим, но не из Испании, – и вуаля, твоя раса называется «латиноамериканец».
Но в тот вечер она почти не заметила ни Альму, ни гостиную, меблированную лишь диваном и телевизором, ни велосипед, прислоненный в углу, – ее захватил Дике. Последний раз она видела его в день поспешного отбытия тети Уджу из Лагоса, он тогда был годовалым малышом, беспрестанно ревел в аэропорту, словно понимал, какой переворот только что произошел в его жизни, и вот он, первоклассник, с безукоризненным американским выговором, бодрый донельзя: такой ребенок не усидит спокойно и минуты – и ему никогда не грустно.
– А чего ты в кофте? Тут слишком жарко! – сказал он, хихикнув, все еще держа ее в объятиях.
Она рассмеялась. Он такой кроха, такой невинный, и все же была в нем и зрелость не по годам, пусть и солнечная: никаких темных замыслов против взрослых в его мире он не вынашивал. В ту ночь, после того как он с тетей Уджу отправился спать, а Ифемелу устроилась на одеяле на полу, он сказал:
– Почему она спит на полу, мам? Мы все тут поместимся, – будто чувствовал, каково ей. Ничего плохого в такой договоренности не было – спала же Ифемелу на циновках, когда навещала бабушку в деревне, – но здесь наконец-то Америка, достославная Америка наконец-то, и Ифемелу не ожидала, что спать будет на полу.
– Все в порядке, Дике, – сказала она.
Он встал и принес ей свою подушку:
– Вот.