Что сказал Бенедикто. Часть 3-4. Татьяна Витальевна Соловьева
Читать онлайн книгу.
вечность, это и была вечность. Я совсем не могу без вас. Это были не дни, я не знаю, что это было!.. Альберт вырос, он стал лучше говорить…
– Перестань целоваться. Мне неудобно. Вильгельм никогда бы не стал так себя вести со своей женой на людях.
– Какие люди!.. и вообще он старый дурак. Впрочем, я не уверен, на людях – не знаю, но Абелю-то этот целомудренный аскет рога наставил.
– Рудольф, как ты можешь… Анна-Мария, – предупредила о ее возвращении Анечка.
– Через полчаса будем обедать. Альбертик, ты мне поможешь? А то мне скучно будет одной готовить… Ты будешь со мной готовить папе обед?
Ему вручается луковица, сдирать с нее кожуру – это очень интересно и надолго.
– Вот Анна-Мария меня понимает. Ты куда, Аня?
– Помочь. Не Альберт же будет обед варить.
– Вот я уеду – и перечисти хоть ящик лука, я ни на шаг тебя не отпущу, забудь, что это может быть.
– Думаю, что своим досрочным освобождением ты обязан Альберту. Он целые дни тебя ждал.
– А ты нет?
– Я очень старалась мысленно тебя не тревожить.
Вебер видит в отражении зеркала букет белых лилий – и почему-то видит серьезное, почти строгое лицо Фердинанда. И он не знает, как благодарить Абеля за то, что он – обладатель всех несметных сокровищ мира или всех миров.
Анечка идет на кухню, они о чем-то говорят с Анной-Марией. Вебер садится рядом с Алькой, наблюдая, как тонкие пальчики упорно стремятся «раздеть» эту никому не нужную луковицу, обед готов, но Альберт старается. Вебер ничего с собой не может поделать, обнимает его, утыкается в него лицом. Альберт удивленно заглядывает ему в лицо, поворачивая его к себе рукой. Вебер берет его на руки и долго молча держит его в руках. Никому не объяснить щемящее огромное чувство любви к этому маленькому человеку. Алька спокойно, деловито, с достоинством восседал у него на коленях, приваливался время от времени к груди, смотрел в глаза, и опять засмеялся. Трогал небритые щеки Вебера и повторял: «как у собачки». Анна-Мария с Аней смеются, ему приходится все-таки встать и идти приводить себя в порядок. Видел ли кто-нибудь, когда-нибудь человека, который во время бритья так неистово молится и за все благодарит Бога?..
Вечер прогулок, милой болтовни ни о чем, долго рассказывал Альке какую-то книгу. Алька заснул. Весь мир спал, было тихо как до Сотворения. Он не мог найти себе места, бродил по саду, по дому, не в силах справиться с острым огромным ощущением счастья. Думалось про Гейнца, про Абеля, обо всех думалось – но опять мыслью это не назовешь, беспокойством не назовешь, что-то распирающее душу от немыслимой благодарности всем этим людям, давшим его жизни такую полноту. Он долго смотрел на «Сирень» Коха, пристраивая светильник то так, то иначе, подошла Анна-Мария.
– Анна-Мария, мне просто невыносимо хорошо. Я не знаю, что с собой делать. Смотрю на рисунок Вильгельма – словно впервые. Я не замечал, что его рисунок – светится, что в нем столько любви…
– Он рисовал это в наши первые дни, он тоже не мог себя приложить, бродил по