Шла по берегу подёнка. Прибалтийская повесть. Константин Зарубин
Читать онлайн книгу.
надо дёргать.
Но это всё ерунда. Главное, что Сашке я действительно наврал. Книжка была библиотечная, с фиолетовым штампом на семнадцатой странице, но списанная. Родители принесли, когда библиотека закрывалась недалеко от нашей старой квартиры (я ещё напишу про эту библиотеку). Я страшно боялся за свой драгоценный «Дом скитальцев». Ну, и жадничал, конечно.
А Сашка, получается, раскрыл моё враньё и ничего не сказал. Знаете почему? Расстраивать меня не хотел, скорее всего. Он такой. И был таким уже в одиннадцать лет.
«Выходит, – читал я дальше, – что я всю жизнь понимал человека, как завещали инопланетяне в коробочках. Всегда исходил из того, что «сущность» человека – чистая информация. Прорва информации, в принципе отторжимой от носителя. Поэтому носитель не имеет значения. От перемены железа софт не меняется.
Демагог в моей голове продолжает в это верить. Или делать вид, что верит, потому что иначе его доводы разваливаются, и Кира возникает из обломков прямо в куцем чёрном платье, которое на ней было в день нашего знакомства. Именно такая, какая есть. Потому что дуализм – дикая чушь, даже если он современный и хай-тековый и вроде бы не похож совсем на бабушкины сказки про нетленную душу, которую Господь пристегнул к бренному телу декартовской шишковидной железой.
Кира, которую я ЛЮБЛЮ (именно ЛЮБЛЮ, капслоком поверх всей наблюдаемой вселенной), не разлагается на прекрасный процессор и негодное программное обеспечение, закороченное в хлам каким-то редким вирусом. Она просто часть всего, что есть (бескрайнего, а может, даже безвременного и единого, привет Пармениду), и вопрос о том, насколько «завтрашняя Кира» тождественна «сегодняшней» или «вчерашней», не имеет ответа, потому что ни одна из этих «Кир» не является дискретной единицей. Я уже не говорю, что слово «одна» в этом контексте неуместно.
«Я» тоже кусок всего, что есть. «Я» ЛЮБЛЮ не последовательность «Кир», объединённых общими признаками вроде веснушек и шрама на левом колене. «Я» ЛЮБЛЮ не отдельные элементы некоего множества уже хотя бы потому, что моя «любовь» неотделима от «Киры» – от той Киры, которая мне известна. Я люблю её вместе со всеми её «жизнями», как бы их ни определял Демагог. Проблема тождества личности не имеет ни решения, ни содержания, ни (это главное) отношения ко мне и Кире…»
Сашка настрочил всё это в один присест, на скамейке рядом с университетом. Настучал на экране телефона. Отправил за четырнадцать минут до своего явления матфаку. Теперь я вижу, что в его сумбурной исповеди была сквозная нить, пускай и не ярко-красная, а довольно бледная. Но тогда я её то ли не нашёл, то ли сразу потерял. Или же – самый лестный для меня вариант – она вообще видна только задним числом.
Так или иначе, должен сознаться, что пропустил много абзацев. Не меньше трети всего текста. Перескочил к финалу, где пылкая заумь кончалась, а кроме таинственной Киры упоминался уже известный мне Клявиньш, горемычный аспирант. Ради Клявиньша, собственно, Сашка