Но он отличный парень. И талант,

      Почти звезда. Кто он по гороскопу?

      Мы с бабушкой любили всюду ездить.

      Садились здесь, на Жолио-Кюри, в автобус

      И дальше ехали в Вирагвёлдь, или

      До Чиллеберца, или даже дальше,

      Там, на краю земли, был луг, наш луг,

      Весной драконы возвращались с юга,

      Но здесь, в столице, сказки умирают,

      Здесь только шум, и копоть, и ларьки,

      А площадь постепенно опустела

      И стала дряблой, как старик в любви,

      Фонтана нет с его уютным плеском,

      И блинную закрыли на углу;

      Исчезли птица и олень из бронзы,

      Остался лишь кинотеатр «Угоча»,

      Воскресным вечером здесь так тоскливо,

      Фасады блеклые с клеймом упадка.

      Но нечто есть до боли здесь родное,

      Провинциальное, как будто время

      Надежно площадь под защитой держит.

      Я бы сказал, здесь островок покоя,

      Давно ушли те дни, но остается

      White Box,

      И я в том коробе, я вырос,

      И все иначе. Девушки из бара

      Напротив позабыли зов природы,

      Альфа-самцов высматривая тщетно.

      Мальчишки, не мужья, за барной стойкой,

      Конечно, знают: Буда в наших генах,

      Тут ближе небеса: в предгорьях рая

      На реку мы взираем свысока

      И каждый раз во внешний мир снисходим.

      Глядят на нас украдкой лилипуты.

      Мечтают к нам попасть наверняка,

      Без наших пиков безоружны мы.

      Мы таем, мы бледнеем, если надо

      Общаться с правым берегом реки,

      Издалека они нас обожают,

      Воистину: какая панорама!

      Не засорен наш слух, поскольку гул

      До нас не долетает городской.

      Немые рыбы, мы глядим из банки;

      И это не девиз, не кредо горцев,

      Простое любопытство заключенных.

      Пешт – это люмпен-пролетариат,

      Дрянные сплетни о движеньях горних.

      Там действуют всю жизнь. Здесь понимают,

      Докучным действиям не место в Буде.

      Я чувствую, как силы закипают:

      Опять. Опять машины поджигают.

      Опять переворачивают будку.

      Опять сирены воют поминально.

      Опять на мостовые льются слезы.

      White Box навек закрыт для этой скверны.

      Пусть Будапешт с лица земли исчезнет,

      Мы и тогда слезинки не прольем.

      Пусть Пешт погибнет; да пускай и Буда,

      Пускай чума войны летит, пусть станет

      Весь Будапешт одной могилой братской:

      White Box гостям всегда откроет двери.