Без зова, без слова…,[2]

      без крика, без стона —

      на память – подкова

      да ладанка – с Дона.

      Да сабля, да ментик,

      да слухи, да вести —

      не крест, только крестик

      с надеждой быть вместе.

      Молитва да сказка,

      подушка пустая,

      да шепота ласка:

      «Дождися, родная…»

      Без зова, без слова —

      лишь песня да ветер

      до отчего крова,

      что издали светит.

      Целовать и петь – как никто на свете!

      Насмерть залюбят тебя – те и эти…

      Что же делать с жизнью твоей поспешной?

      Ничего не поделаешь, сердешный.

      Так целуй и пой до седьмого пота —

      Всехлюби – губи, коли есть охота!

      А потом – лежи и молчи устало.

      Смерть в себя влюбил.

      – Мой! – она сказала.

      Подари мне место,

      где никто не оставит следов —

      босых ног, узеньких туфелек

      или – конских подков.

      Подари мне песню ветра,

      может быть, вовсе без слов,

      ту, что не подслушать

      у моря, ни у седых лесов.

      Подари мне облако,

      что висит за твоим окном,

      глядит в него, когда ночь живёт,

      покинутая сном,

      ночь без поцелуев, без книг,

      без кофе и без звонков,

      не знающая пламени,

      как и ледяных оков.

      Подари мне то, что не нужно

      никогда, никому,

      то, над чем сердце не властно,

      что не по силам уму…

      Подари мне радугу,

      что начало зовёт к концу,

      по которой ангелы

      наши души ведут к венцу.