Московские художники Женя Измайлов, Ваня Тимашев, Вадим Космачев и Сережа были в те годы, пожалуй, первыми ценителями и поклонниками песен Анри и Алеши в Москве. Именно в их кругу появлялся Алеша со своей гитарой и со словами: «Мы вот тут новую песню сочинили», – и гремел «Потоп». Замечу здесь, кстати, что у Сережи была привычка задавать один и тот же вопрос: «Чьи слова?», так что авторство и «Сучки с сумочкой», и «Рая» в те времена не ставилось под сомнение – Хвост отвечал: «Анри», про другие говорил: «Наши».

      Позже, когда Хвост перебрался в Москву, Анри и Леня Ентин наезжали уже в их общую с Алисой комнату в коммуналке Мерзляковского переулка, здесь и продолжалось совместное творчество. Обстановка в комнате была, как и у всех «поющих прелюдии», – никакая, зато на задней стенке шкафа, отгораживавшего тахту, красовался ковер из репродукций и открыток – личный музей для Алисы и еще не появившейся Анюты.

      Если Алешину одаренность Сережа оценил сразу, то объем и глубину хвостовской эрудиции в области литературы открывал для себя постепенно, а по-настоящему оценил их уже здесь, на Западе, назвав Алешу «ходячей антологией русской поэзии». Художественные вкусы их во многом совпадали. Оба свободно читали по-английски и еще в Москве, не дожидаясь переводов, познакомились и с Пинтером, и с Бекетом. Поэтому, когда режиссер стокгольмского театра «Шахразад» Вилли Карлссон, с которым в начале 80-х работал Сергей, поделился с ним мечтой о постановке современной пьесы, Сережа с полной ответственностью назвал ему Хвоста как возможного автора. Так появилась пьеса «Синдром Робинзона», поставленная по-английски в 1983 году в Стокгольме[2].

      Приходы Алеши с гитарой и с новыми песнями из Тивериады, из Нью-Йорка, из Лондона продолжались в Париже. Однажды, вместо обычного «Ну что, споем?», он сказал: хочу прочитать маленькое стихотворение, которым очень доволен, «Охота на дерево».Скачать книгу