Мы с Паламоном-братом с давних пор

      Вели борьбу великую и спор

      Из-за любви и ревности своей.

      Юпитер пусть научит, как верней

      Мне все поведать о служенье даме

      Со всеми надлежащими чертами,

      А это – верность, честь и знатность рода,

      Смиренье, ум и доблесть и свобода,

      И сан, и все, что нужно в ратном поле.

      Пускай Юпитер не получит доли

      В душе моей, коль есть на свете воин,

      Что так, как Паламон, любви достоин.

      Тебе служить он мнит венцом всех благ,

      И если ты вступить захочешь в брак,

      О Паламоне вспомни, честном муже…»

      Тут речь Арситы стала течь все хуже.

      Смертельный холод поднялся от ног

      К его груди, и бедный изнемог.

      В его руках ослабла вслед за тем

      Живая мощь и скрылась вдруг совсем.

      Сознание, что направляло тело

      Из горестного сердца, онемело,

      Когда для сердца пробил смертный час.

      Потом дыханье сперлось, взор угас.

      От дамы глаз не мог он отвести.

      Последний вздох: «Эмилия, прости!» —

      И дух, сменив свой дом, помчался к краю,

      Где не был я; где этот край – не знаю.

      Итак, молчу; ведь я не иерей,

      Которому уделы душ ясней.

      И не хочу я излагать все мненья

      Писавших про загробные селенья.

      Арситы нет. Марс, душу упокой!

      К Эмилии рассказ вернется мой.

      Эмилия вскричала, скорбный глас

      Возвысил Паламон. Тезей тотчас

      Сестру без чувств унес от тела прочь.

      Описывать ли мне, как день и ночь

      Она скорбит, встречая плачем зори?

      Ведь все супруги предаются горю,

      Когда мужья от них уходят вдаль:

      Их всех томит великая печаль,

      А многие, не выдержавши мук,

      Венчают смертью тяжкий свой недуг.

      Безмерна скорбь, и слез поток безбрежен

      У тех, кто стар, и тех, чей возраст нежен,

      В Афинах всюду: все – и стар и млад —

      О павшем юном рыцаре скорбят.

      Ручаюсь вам, не так был страшен стон,

      Когда убитый Гектор был внесен

      В троянский град. В Афинах скорбь царит.

      Терзанье кос, царапанье ланит.

      «Зачем ты умер, – жены голосят, —

      Эмилией любим, казной богат!»

      Никто не мог унять тоску Тезея,

      Опричь отца, маститого