Под Кембриджем, в селенье Трэмпингтон,

      Стояла мельница, со всех сторон

      Ветлой, кустарником от глаз укрыта.

      Была она ничем не знаменита.

      И жил в ней мельник, как павлин, чванлив,

      Со всеми груб, надменен и сварлив.

      Он похвалялся, что в ничьей услуге,

      Мол, не нуждается, умел на круге

      Гончарном чашку иль горшок слепить,

      Умел рыбачить, неводы чинить,

      Боролся ловко и стрелял из лука,

      Играл на дудке, коль томила скука,

      И мог любого спорщика допечь.

      Носил он на боку широкий меч;

      На поясе ж нарядный был кинжал,

      И кортик из-за пазухи торчал.

      И ни один драчун иль плут прожженный

      Не смел задеть его. Клинок каленый

      Держал он для удобства за чулком,

      Чем хвастался, когда был под хмельком.

      Был он курносый, круглый и румяный,

      Залысиной похож на обезьяну,

      На рынках он ворюгою прослыл,

      В мешках муки немало сору сбыл.

      Но, вор искусный, избегал поимки.

      Его прозвали все – Задира Симкин.

      Он дочь священника в супруги взял.

      Отец посуды медной много дал

      В приданое: хотел, чтоб породнился

      С ним мельник и на дочери женился.

      Отец растил в монастыре девицу,

      И Симкину такую голубицу

      Хотелось в жены, чтоб она блюла

      Цвет целомудрия и не лгала.

      В науке монастырской мало прока:

      Жена была болтлива, как сорока.

      Их надо было видеть в воскресенье, —

      На них глазело с завистью селенье:

      Нарядный Симкин важно выступал,

      Колпак свой длинный он чалмой свивал;

      За ним жена в пурпуровой накидке.

      И если кто-нибудь, не в меру прыткий,

      Ее улыбкой, взглядом задевал,

      Проститься с жизнью мог такой нахал:

      Ее тотчас готовился пресечь

      Кинжал иль кортик, ножик или меч.

      Ревнивый муж, ведь он подобен зверю,

      Иль слыть он хочет им, по крайней мере,

      Хотя бы только для своей жены.

      Так вот по наущенью сатаны

      Ей не давал покою брак неравный,

      И все заносчивей и своенравней,

      Все неприглядней становилась – хуже,

      Чем застоялая вода из лужи.

      Из страха звали все ее «мадам»,

      Но чудилась всегда ее ушам

      Насмешка в атом: ей, мол, подобало

      Почтение,