Керн постучал в дверь соседнего номера. Оттуда что-то ответили. Он открыл дверь и остановился как вкопанный. На него смотрела Шимановская. У нее были совиные глаза, затянутые пленкой. Тяжелые морщины, покрытые слоем белой пудры, напоминали гористый снежный ландшафт. Черные глаза казались двумя глубокими ямами в снегу. Она уставилась на Керна с таким видом, словно хотела вцепиться когтями ему в лицо. В руках она держала кроваво-красную шаль, в которой торчало несколько спиц. Вдруг ее лицо исказилось. Керн уже думал, что сейчас она бросится на него, но вдруг что-то вроде улыбки проскользнуло в ее чертах.

      – Что вам угодно, мой юный друг? – спросила она низким патетичным театральным голосом.

      – Я хотел бы поговорить с фрейлейн Голланд.

      Улыбку как будто стерли.

      – Ах так. – Шимановская бросила на Керна подозрительный взгляд и начала энергично стучать спицами.

      Рут Голланд сидела на кровати и читала. Керн увидел, что это была та самая кровать, около которой он стоял ночью. Ему вдруг стало жарко.

      – Могу я вас кое о чем спросить? – сказал он.

      Девушка встала и вышла с ним в коридор. Шимановская фыркнула им вслед, как раненая лошадь.

      – Я хотел вас спросить, не пойдете ли вы со мной в кино, – сказал Керн, когда они вышли. – У меня два билета, – солгал он. Рут Голланд посмотрела на него. – Или вы заняты? Если вы не можете… – Она покачала головой.

      – Нет, я не занята.

      – Тогда пойдемте! Зачем сидеть целый вечер в комнате?

      – Я уже привыкла.

      – Тем хуже. Я не смог бы выдержать и двух минут. Я думал, она меня проглотит.

      Девушка засмеялась. Она вдруг показалась Керну совсем ребенком.

      – У Шимановской только вид такой. Она добрая.

      – Может быть, но по ней не скажешь. Сеанс через четверть часа. Пойдем?

      – Хорошо, – сказала Рут Голланд, будто она решилась на что-то серьезное.

      У кассы Керн быстро прошел вперед.

      – Одну минуту, я только заберу билеты. Они отложены.

      Он купил два билета, надеясь, что она ничего не заметит. Но ему было уже все равно – главное, что она сидела рядом с ним.

      Свет погас. На экране появилась экзотическая Касба фон Марракеш, пронизанная солнцем, блеснула пустыня, и монотонный звук флейт и тамбуринов задрожал в горячей африканской ночи.

      Рут Голланд откинулась на спинку кресла. Музыка обрушилась на нее как теплый дождь – теплый монотонный дождь, из которого всплыло мучительное