Едва переступив порог морга, Ева затолкала шапку в карман.

      Шаги эхом отдавались в белом коридоре – после праздников здесь царило затишье, как в промерзшей тундре. Впрочем, ненадолго.

      Ева поймала взгляд Пибоди, которая повернула голову к автомату с горячими напитками.

      – Там одна бурда!

      – Да, но мне в снег всегда хочется горячего шоколада. Хотя странная коричневая жидкость, которой писает эта бандура, конечно, мало его напоминает. Почему органы охраны правопорядка не закупят нормальные автоматы?

      – Потому что мы все тогда будем дрыхнуть над горячим шоколадом, а не заниматься делом.

      Ева распахнула дверь в царство Морриса.

      Узнала оперу – не название, а жанр – по растущей истеричности голосов и трагическому звучанию инструментов.

      Моррис склонился над Дорианом Купером. Чистый халат поверх сливяно-черного костюма. Волосы с привлекательного продолговатого лица убраны назад и заплетены в причудливую косичку с серебристым шнурком, руки вымазаны кровью. На груди Купера – яркий Y-образный разрез.

      – «Жизель». – Моррис поднял глаза, как будто видел музыку. – Хотел сходить на следующей неделе.

      – Любишь балет?

      – Кое-что. – Он отошел, чтобы смыть кровь и изолирующую жидкость. – Я его знал.

      – Знал покойного? – Ева тут же позабыла о поразительно разносторонних музыкальных интересах Морриса и полностью переключилась на новую информацию. – Купера? Ты знал Дориана Купера?

      – Да. Блестящий музыкант, поистине блестящий! Не просто чертовски одаренный, но и на редкость приятный в общении. Жаль, что приходится иметь с ним дело в моей конторе.

      – Вы дружили?

      – Шапочно. Ходили в один и тот же блюзовый клуб, «После полуночи». Пропускали иногда по рюмочке, болтали о музыке.

      Ева вспомнила саксофон. Моррис играл на громадном саксофоне.

      – Грустно.

      – И мне. Мы с Амариллис были у него в гостях за несколько недель до того, как ее убили. Забавно тасуются карты…

      Вновь, как и много месяцев назад, в день смерти любимой, его захлестнула волна жгучего горя. Он повернулся и достал из холодильника пепси, оранжевую шипучку, которой отдавала предпочтение Пибоди, и имбирный эль для себя. Раздал банки.

      – За старых друзей!

      – Что ты о нем знаешь?

      – О личной жизни? Много самых разношерстных приятелей, если, конечно, судить по вечеринкам и компаниям, с которыми он тусовался в клубах. С матерью друг друга обожали, это бросалось в глаза. Бисексуален. Тоже бросалось в глаза.