У Васи были какие-то планы на остаток дня, и он нас покинул, а мы с Аршиком поехали к Ольге в квартиру, чтобы накормить кота и забрать кое-какие вещи. То ли это выставка так повлияла на нас, то ли Ольгина квартира… Если бы меня спросили, как мы занимаемся с ним любовью, то я, к удивлению своему, не смогла бы ответить точно. Очень часто я не знаю, что он делает. Я улетаю куда-то и не всегда помню, что делал он, что чувствовала я. Слышали вы иногда, как с шумом сходит с каменистого берега волна, шевеля гальку? Иногда я чувствовала себя таким берегом. Знаете, как иногда лопается воздушный шар, который надули сверх меры? Иногда я чувствовала себя этим воздухом, который больше ничто не сдерживает. Каждый раз он дарил мне новое понимание того, кто есть я. Каждый раз я чувствовала себя то руслом реки, через который пронеслась лавина и затопила все вокруг; то океаном, каждая молекула воды в котором вдруг стала живой счастливой искоркой; то дрожащей трубой, нет всеми трубами огромного органа вместе, и даже не это, а мелодией, которую на этом органе играл мастер; то воздушным шаром, раздувшимся до размера вселенной и разорвавшимся в бесконечность. И из каждого наслаждения я выносила толику нового понимания жизни, себя и своей роли в ней. Это было расширение границ понимания себя, знания, опыта и осознания. Я становилась не просто счастливее. Я становилась… мудрее.

      – Неупиваемая ты моя чаша, – сказал Арш, повернувшись на спину и закрыв глаза.

      Я едва слышала его. Я лежала, я плыла где-то в небе среди своих разрешительных слез, которые так и не долетали до земли, и думала: «За что мне такое счастье? Во мне нет столько «спасибо», чтобы вернуть ему за то, что он во мне находит и помогает почувствовать». И все же я чувствовала, что выстрадала его сама, заслужила своей болезнью, своими несчастьями.

      Рядом на постели примостился Степка. Он вернул меня в реальность тем, что внезапно укусил за ногу. Я засмеялась.