День Города. Новеллы & рассказы. Глеб Нагорный
Читать онлайн книгу.
губы, как легкий серпантин растрескавшегося капилляра на спелой ягоде глаза, как черника, вызревшая чуть пониже лопатки, и россыпь, теряющихся в загаре чаинок, усыпавших холмики с песочными замками альвеол, которые, кажется, тронешь, и они рассыплются, но сожмешь – лишь окрепнут, возмутятся, превратившись в неприступные крепости.
Мозаика, которая для одних – жизнь авантюриста, сибарита и баловня, биография насмешника и шута, сумевшего из событийных случайностей, многодневной небритости и болезней сложить яркую бликующую картину, растворившуюся в солнце и свете маленького затаившегося осколка, едва заметно, мимолетно и насмешливо подмигивающего светящимся глазом, длинными, как пальцы, ресницами, ласкающим контуры давно поблекших соседей, звенящего на разные голоса, затмившего собой все анимационные сколки – в отдельности являющимися лишь раскадровками комикса.
И только благодаря ему – маленькому, нежному и выпуклому, что изгиб поясницы той самой женщины, созданное великолепное панно, растворяющееся в тепле столь незначительной крохотки, может прочувствовать, что без этого стекляшка – оно – просто комикс…
СЛОН, или биеннале
национального идиотизма
Слон был огромен. Безумен. Сер.
Круп его занимал два этажа эклектичного здания в центре города, а ноги являлись ни чем иным, как двумя вертикальными колоннами. Нетрудно догадаться, какие мысли приходили в голову при входе. Но нет. Все было в точности до наоборот – конечности были передними. Фойе же представляло собой пещеристое шлангообразное помещение, влекущееся на второй этаж, и у каждого вошедшего внутрь складывалось впечатление, что его всосали. Точно хоботом.
Сдав билет контролерше в костюме клоуна с матерчатым носом и разрисованным лицом, посетитель попадал не то в шапито, не то в шалман, в котором дешевизна с лихвой окупалась количеством. Тут и там слышались восхваления, охи и немного сумбурные, от выпитого в кафе из пластиковых стаканчиков бренди «Арарата» (отчего-то в меню именуемого коньяком), не то всхлипы, не то псевдовосторги.
Но увлекало. Влекло. Всасывало.
На стенах висели странноватые плевки дадаизма, под ними бирки: «Слон. Акт 1. Сон», «Слон. Акт 2. Сон Слона 2». И так 13 слонов. При этом дадаистическое искусство нет-нет, но оставляло в зрителе странное ощущение чего-то вторичного, картинку осеннего курортного песка, на котором изрядно отлежались, отзагарались и, собрав все крупицы янтаря, оставили на растерзание морской воде и моросящему октябрьскому дождику. С такой же легкостью «шедевры» можно было окрестить «Инсталляция сна охотника на уток, перезаряжающего ружье во сне. Акт 2. Патрон в патроннике» или что-нибудь наподобие «Пробуждение похищенной Европы». Далее хоть «инсталляция», хоть «акт». Поскольку слона, охотника и Европу на картинах мог узреть только запущенный вариант шизоида, целенаправленно двигающегося к шизофрении. Не было на картинах ничего – ни хобота, ни клювов уток, снящихся охотнику, ни тем более похищенной дадаистами Европы. Чувствовалось другое, оно брезжило,