Это было время, когда стихи перестали существовать, вернее они еще оставались в этом мире, в памяти тех, кто недавно упивался ими самозабвенно, разве можно было о них и о том благословенном времени забыть.

      Но все они, брошенные в кошмар мятежа, и не понимавшие как там оказались, все еще не могли поверить, что оно, то их счастливейшее время не вернется больше никогда.

      Они бродили по городу, наполненному теперь не только Двойниками, Мертвецами и Призраками, но еще и пламенем вполне реальных костров, в которых и сгорала вся их счастливая и такая беззаботная жизнь.

      Она знала, что из маскарада, от которого во сне, счастливом и безмятежном сне кружилась голова, она перенеслась в чудовищный мир призраков и грез, где слышались реальные выстрелы. И то, что пули не задели пока ее гибкое тело, не прошили его насквозь – это была только странная случайность, счастливая или ужасная, как знать, ничего в этом мире нельзя больше знать наверняка. А уж актриса тем более не знала.

      Ей казалось несколько лет назад, что все для нее завершилось тогда, когда ушел юный ее и любимый поклонник.

      Сергей никогда не был красноречив, но тогда краткости его мог позавидовать только немой:

      – Я ухожу, не надо, не говори ничего.

      И все, никаких объяснений и страданий.

      Никто бы не поверил, но она рыдала несколько дней, не выходя из маленькой квартиры, ничего не ела и не пила.

      А потом взглянула на себя в зеркало, ужаснулась, но заставила рассмеяться, ведь она была великолепной актрисой. И еще раз убедилась, что талант, в отличие от вероломного любовника, никуда не исчезает.

      Пришла подруга, которая ничего не заметила. Хорошо, что она опомнилась и привела себя в порядок раньше, и стала верещать о поэтическом вечере:

      – Пошли дорогая, мне неудобно без приглашения, а вы были знакомы и даже дружны.

      Она говорила о знаменитом поэте, о котором Натали успела позабыть совсем, как странно. О нем помнили все, а она имела дерзость и тогда отвергнуть его любовь, и теперь не думать о нем.

      Но подруге актриса ничего не сказала, потому что та все равно ей не поверит. Но это правда.

      Он в своих стихах, в которых никто никогда ничего не поймет, конечно, совсем о другом мир возвестил:

      И как, глядясь в живые струи,

      Не увидать тебя в венце,

      Твои не вспомнить поцелуи

      На запрокинутом лице?

      Она ругала его тогда, она пришла в почти настоящую ярость, хотя тогда надо было репетировать Медею, и она очень долго добивалась высшего накала страстей, и сама не смогла бы с уверенностью сказать, что там было истинным гневом, а что только игрой.

      Он смущенно молчал. Наталья подумала о том, как она выглядит в гневе, так же прекрасна, а что если безобразна? Все внутри похолодело.

      А он уже говорил о том, что